Сергей Мэо - Рассказы – ч. 1

ЧАЕПИТИЕ

В начале 10 клас²а Стёпу Гамакова обозвали Козлом. Сам он был худощавый, ленивый, с хриплым голосом. И кличка ему понравилась. Каждое утро после зарядки он стал подходить к зеркалу, и, глядя на жёлтый носовой прыщ, произносил:

– Козёл я. Ну и Козёл же я!

А вечером, как поставит ему учитель «двойку» по труду, Стёпа заберёт дневник, посмотрит умными глазами на одноклас²ников и объяснит им всем:

– Козёл я.

Султан Федотыч на него не кричал. Это раньше, когда Стёпа был маленьким, учитель позволял себе наказывать печальных двоешников железной линейкой по лицу или прокалыванием ноздревой перегородки путём в²едения указки под кожу щёк. А теперь дети вышли из этого возраста, и наказывать их было бесполезно.

– Садись, Гамаков, а после уроков зайдёшь в кабинет директора, – строго сказал Султан Федотыч. На парту брызнули чернила. Когда приходила печаль, Стёпа всегда опрокидывал пузырёк и с восхищением мазюкал парту рукою Веры Терешковой – непорочной соседки. Потом Верочкина одежда постепен²о грязнела, и Гамаков, как любитель чистоты, отворачивался. С другой стороны было окно. А за ним мир казался прозрачным.

Закончился урок. Стёпе пришлось покраснеть для наглядности стыда и проползти по коридору в кабинет директора.

– Ну что, пришёл, Гамаков?! – обрадовался Султан Федотыч. В кабинете, кроме него, никого не было.

– Да. Вы сказали, я и пришёл.

– Заходи, садись. Чай будем пить.

Учитель содрал с окна занавеску, бросил её в урну и достал из-под стола чайник.

– Ты как больше любишь: с мятой или с грибами?

– Не знаю, – неудобно поёжился Стёпа, – лучше с зефиром. И чтоб заварки было много.

– (А)², понимающе протянул Султан Федотыч, – парень ты уже взрослый, тебе с зефиром можно. Бери зефир!

И в этот момент Гамаков почувствовал сильный удар по голове. На него упала гипсовая статуя Рабиндраната Тагора.

– Пустяки, – успокоил своего ученика Федотыч, – бери зефир. А тут и конфета есть. Кушай!

Было хорошо. Они беседовали в пустом кабинете, и чая становилось всё меньше и меньше. Тронутый медовым пряником, Степан посмотрел на себя в зеркало:

– Козёл я.

Такова была его самокритика.

ОБЩЕСТВЕН²О-ПОЛЕЗНЫЙ ТРУД

Ребята работали на свекольном поле. Женя собирал ботву и пинал каловые кучки полевых мышей. Миша резал свеклу продольными разрезами. Вася – поперечными. Виталик прикалывался так и сяк. Марина просто была дурой. До обеден²ого перерыва время бежало, спустив штаны.

От чего-то несерьезного Виталик взял очередную свеклу, отрезал у неё листовые пластинки и метнул корнеплод в толпу. Миша первым делом скорчился от боли:

– Это кто кидается? Виталик? Ты, да?

Молчание.

– Ну признайся. Ты, да?

Высморкавшись в земляную перчатку, Виталик признался. В тот же вечер Миша завалили Виталика в кусты и от²рахал по первое число.

Такое стран²ое событие узнала училка. В её обязан²ость входило: ходить по полю, следить за порядком, оскорблять отстающих, подмазываться к директору. Впрочем, 9 "б" пользовался уважением, и учителя никак не могли поверить в то, что произошло. Виталик выглядел потерпевшим.

– Я предлагаю поставить его на учет и рас²трелять гранатами, – сказал на педсовете физрук.

– А я предлагаю заставить его шкурить верстаки, – сказал трудовик.

– Нет уж, пусть лучше на пришкольном участке парник покрасит, – сыграла сольную партию биологичка.

– А ведь он страшно не успевает по рисованию. Рис. Рис.

– А по математике только матом может.

– А вчера на уроке географи² графин нарисовал.

– С чем? – дернулись все разом, мигом, стопом, мас²ой, кол²ективом, тусовкой, балаганом.

– Ни с чем. Пустой.

Все вздохнули. На этом педсовет и кончился. Наступил новый рабочий день.

Великое братство этой школы издавна изучалось в район²ом отделе народного образования. Приезжал министр. Проверял инспекторов и долго ходил по зданию в поисках туалета. А когда спросил у тети Дуси – уборщицы, то вдруг смекнул, что его волнует множество вопросов. И стран²ое чувство накрыло систему образования.

Мишу решили наказать за изнасилование. Об этом сказали принародно на линейке 9 "б" клас²а прямо на колхозном поле. Виталик стоял красный от стыда, но гордый за свое будуще². Громче всех смеялась Марина, и мальчишки решили после линейки её отыметь.

Нарушителя дисциплины наказали жестоко. Автобус со школьниками уехал, а двое друзей остались в поле на свекольной ботве. Предстояло идти до дому пешком.

– Как ты думаешь, Виталик, – сказал Миша, – если автобус перевернется на мосту, училку посадят?

– Посадят, ответил Виталик, – и училку, и директора, и колхоз разорят. Так что, дружище, дособирай грязную, и пойдем пешком.

– И на фига нам этот обществен²о-полезный труд?

– Это точно. Совсем офонарели с дурацкой свеклой. Мы же дети, а нас вынуждают.

Закинув последний корнеплод далеко в ботву, Виталик дал Мише пару поджопников для приличия, и вышел на дорогу. Предстояло идти пять километров. По обочинам грунтовки пыльно и романтично простирались заросли ядовитого борщевика.

– Ты что смеёшься? – спросил Виталик, обнаружив улыбку у одноклас²ника.

– Да так, задумал кое-что.

И после этих слов Миша ловким движением затащил Виталика в заросли, повалил на землю и принялся раздевать.

РОМАНТИКА

1.

В пионерском лагере было всё построено для счастья детей: и качели, и мяч. Высокий забор с пушистой проволокой окаймлял ребяческую радость. Но Паше, Олегу и Свете явно этого не хватало, и они договорились пойти ночью на поиски романтики. Зина тоже договорилась пойти, но вечером почувствовала себя остывшей и изжОван²ой, что легла спать на ²0 минут раньше отбоя.

Олег сказал Паше:

– Спать будем по очереди, сначала я засну, а часа через три ты меня разбудишь.

– И что мы будем делать?

– Пойдём будить баб!

Паша согласился. Трубачи просвистели отбой, и дети заснули. Но Паша не заснул. Он залез под одеяло, включил фонарик и стал смотреть на будильник.

Долго смотрел.

Стрелки почти не двигались, сколько Паша на них ни дышал. Только тикали, да в палате слышалось сопение. Все нормальные пионеры видели сны, отдыхали.

Паша зарычал и вскочил с койки, стал ходить босиком вперёд-назад. Всё равно ему никто не сделал замечания, по-прежнему царила тишина. В таких страданиях прошли три часа.

– Вставай, Олег! – наконец шёпотом крикнул Павел, вскакивая товарищу на предплечье.

– Что, а, я, где, чего? – не понял тот.

– Пошли к (ба)²м!

Одеваться в темноте было трудно. Скверные носки никак не хотели сидеть поверх ботинок, а галстук нормально завязывался только на лопатках.

И вот друзья, полные отваги, вылезли в форточку, присели на четвереньки и (по)²лзли к женскому корпусу.

Оказывается, Света не спала. Она рисовала сексуальные картинки. Свет от луны падал на её ватман и создавал объёмное изображение.

– А, вы уже пришли, – обрадовалась художница, – ждите, через минуту вылезем, только Зинку разбужу.

Мальчишки видели, как легонько открылась окон²ая рама, и их подружки, нисколько не стесня²сь, в полуночной наготе спрыгнули на землю.

– Быстрей, – поторопил их Олег, – нужно выйти за пределы лагеря, там нас никто не найдёт.

Дети выстроились в "якорную цепочку" и, пройдя вдоль забора, обнаружили лазейку. Все чувствовали себя хорошо, только Зина ударилась головой об веранду, потом о сучок и ствол дерева, после чего сказала, что она не выспалась.

2.

– Рас²кажи мне сказку, – потребовала Света.

Олег задумался, пытаясь её как-то схватить.

– Сказку? Ну, слушай. Жил-был царь, и выросла у него очень длин²ая борода... Страшно?! – дёрнулся Олежка так резко, что все заикнулись, а Зина с испугу наступила на черепаху и завизжала.

– Страшно, – ответила Света, и наврала. Ей страшно не было, потому что на уме её был только секс. Паша это знал. Он подошёл к девчонке и протянул к её телу длин²ые руки:

– Попалась, Дездемона?

Света ответила пощёчиной, причём досталось и Олегу, которого она любила. И пионеры пошли дальше, продвигаясь мелкими шагами и держась за руки.

Лесные кусты чередовались с лесными деревьями, и вскоре друзья наткнулись на старое кладбище. Паша как раз начал рас²казывать страшную историю. Зина лихорадочно смеялась, заставля² эхо отражать звук. Когда меж застывших крестов показался близкий отблеск огня, они стали.

– Что это, опять твои штучки? – спросила Света, толкнув Пашу так, что он еле удержался от падения в вырытую яму.

Паша не ответил. Его свело. Холодная дрожь прокатилась по животу, выворачивая наизнанку рубашку. Там, на мерцающем оранжевом фоне, проступал силуэт огромного чёрного коня.

«Вот она где, романтика,» – подумал Олег. Он могучими руками поднял дубину и побежал навстречу призраку. «Осторожно!» – хотела крикнуть Света, но не успела. Когда Олег убежал, за спиной что-то откровен²о шарахнуло. Это была Зина. Оказывается, она нашла на дереве гриб, полезла за ним, и сучки не выдержали скромную пионерку.

– Не трогай её, Света, – вдруг тихо сказал Паша, – трогай меня. Видимо, ему стало жарко. Он снял рубашку и рас²тегнул брюки, повесив эту одежду сушить на Свету. А Света, сама ничего не понимая, коснулась пашиного лица, и словно обожглась. В ночи откуда-то возник тёплый воздух, ласковый и жёсткий. Рядом кряхтела Зина с перебитым позвоночником. Было здорово.

Вскоре вернулся радостный Олег:

– Ребята, знаете что? Там пастухи костёр жгут. Они мне дали мяса поесть и на лошади покатали.

Паше почему-то захотелось сказать: "Иди, Олег, ещё покатайся."

Но вот ночь, липкая, как паутина, опустила на зрачки тяжёлые веки, расправила тёмную подстилку изо мха и окунула романтиков в великую сон²ую бездну...

3.

На рас²вете трубач съел банку тушенки и, забыв вымыть руки, измазюкал свою дудку жирными пальцами. От его громкой песни проснулся весь лагерь. Покатились по траве пионервожатые, запрыгали старшие пионервожатые. Дети подготовились к утрен²ей зарядке.

И наш знакомый квартет тоже не отставал от остальных. Олег с(ка)²л выше всех, делал размашистые упражнения. Света улыбалась, как молодая козочка, хлопая себя по розовым щекам. Паша чесался. Ночью его заели комары. Все они, юные, бдительно смотрели на физорга, стараясь с точностью выполнять наклоны и приседания.

Внезапно разбилось окно. Вся в осколках и порезах, из корпуса вылезла Зина. Голова её съехала набок, а рот застыл в дикой улыбке. Хромая на обе ноги, Зина продвинулась к спортивной площадке, натыкаясь на деревья, клумбы и прочие предметы. Её путь был хаотичен и необъясним. И дети посочувствовали ей...

ПУПЕЛ²А ОПКИНА

Пупел²а Опкина была тучной женщиной с черной шляпкой и жасмин²ыми духами. Как-то пухлые мысли толкнули ее на поступок, который огорчил ее мужа – бесподобного боцмана. Развод.

– Падла, – сказал на суде боцман, и при выходе добавил, – тысяча якорей!

А чтобы полностью разорвались отношения, Пупел²а Опкина села в дилижанс и отправилась дневным рейсом из Магадана в Тикси.

Дорога была кочковатой. Очень сильно трясло на переправах. По длин²ому коридору дилижанса ходили всякие разносчики. Сначала прошел продавец дынь. Он был в красной майке, с фуражкой и шрамом на лице. Его голос хорошо выкрикивал:

– Крести! Вини! Вот вам дыни!

Продавец дынь не был похож на боцмана. И Пупел²а Опкина купила две дыни, очистила от кожечки и съела.

Затем в коридоре появился продавец с канцтоварами. Его загоревше² лицо переполнялось узором, когда он доставал из дипломата не слугу-солдата, не бычка-томата и не акробата, а всего лишь блокноты да альбомы, и выкрикивал:

– Тузы! Десятки! Вот вам тетрадки!

А Пупел²а Опкина как раз захотела в туалет. И не случайно купила она у продавца несколько тетрадочек.

Ладно. Дальше зашел мужик с зимней одеждой. Увидал он в дилижансе такую тучную женщину и заголосил на весь коридор:

– Дамы! Вальты! Вот для вас пальты!

– Нескладно, – сказала Пупел²а Опкина, но пальто себе купила. И не одно, а три. Пока примеряла их по очереди – глядь, а уже конечная. Вышла дама в Тикси, на морвокзал. Решила вещи в камеру хранения сдать. А тут навстречу все эти три продавца идут. Остановили, окружили и молвят:

– Мы наблюдали за тобой. А подослал нас боцман, твой муж. Ты вернись к нему и больше не обижай. А то он нас опять позовет.

И Пупел²а Опкина надолго задумалась.

ВОВИН ДНЕВНИК

19 ноября.

Сегодня проснулся рано – в полдесятого. Сразу дошел до кухни. Поел каши, попил молока. Потом решил отдохнуть и лег на диван.

Проснулся в 12. На кухне был суп. Поел. На второе съел всю кашу. Попил молока. Ребята позвали меня гулять, и я пошел. Лешкина бабуська дала всем пирожок. И со мной тоже поделилась. Пирожок был с капустой.

А еще ребята кидались комками в галок, а я не кидался, потому что не мог нагнуться и слепить комок.

Больше ничего интересного сегодня не было.

20 ноября.

Сегодня проснулся рано – в 11. Посмотрел в окно. Поковырял в носу. На улице шёл снег. А что если сегодня попробовать слепить снежную бабу? Поел каши. Запил компотом из сухофруктов. И сразу пошёл на улицу. Очень быстро замёрз и обнаружил, что забыл дома варежки. Пришёл домой, а там уже был обед. Съел много рассольника. Даже от компота отказался. Заболел живот.

После того, как я посмотрел телевизор, стало темно. Так что на улицу я больше не пошёл. Жалко, что не удалось сегодня слепить снежную бабу.

21 ноября.

Сегодня я не услышал будильника и проспал почти до обеда. Ребята меня разбудили в 11.34. они сказали, что я должен пойти с ними играть в хоккей. А я ответил, что никуда не пойду, пока не съем каши и не попью молока. Мы поссорились.

Потом я целый час смотрел хоккей по телевизору. А ещё я гулял в коридоре и ел кашу. Меня стошнило.

Вечером я обнаружил, что у меня нет клюшки. Так что как я могу играть в хоккей, если у меня нет клюшки? А ещё вечером долго звонил телефон. Но я трубку не брал, потому что обиделся.

22 ноября.

Сегодня пятница. Поел каши. Выпил литр кефира. Решил пораньше сходить в магазин и купить клюшку. Продавщица мне дала самую большую. Жёлтая! С красно-бело-синим наконечником. И тяжелее, чем «Союз». Теперь меня никто не обыграет. Зашибись!!!

На обед ел курицу. Ребята во дворе играли в хоккей. Через пару часов вышел и я.

Меня поставили вратарём, и я тут же получил сильный удар в коленку. Пришлось идти домой, и пить кефир. Остатками кефира помазал ногу – и всё прошло. Хотел было пойти поиграть в хоккей, но ребята ушли. Видимо замёрзли. Было темно, и горел фонарь.

23 ноября.

Сегодня проснулся как всегда и нажрался каши с молоком. Оказывается, есть такая игра – домино. И играть в неё больнее, чем в хоккей. Было так.

У Славки сломалась клюшка, и он пришел ко мне после завтрака с коробочкой. Оказалось – домино. Стали играть. А ему что-то не понравилось. Кто-то из нас наверно играть не умеет. Сначала обзывались. Потом... Ну, в общем, он мне губу разбил, а я ему два шнобеля поставил.

Совершенно бесполезный день.

24 ноября.

Ненавижу кашу. Мне кажется, все мои беды из-за неё. Сегодня вот кашу не ел. Потому что Славка пригласил меня на шашлыки, а я их люблю.

Взял с собой клюшку. С одной стороны – покажу себя хоккеистом, а с другой – ею можно двинуть по зубам, если что... Но ничего такого не было. Там были, кроме Славки, Мишка, Лешка, Димка и Оксанка. И все ели шашлык. Когда я вернулся домой, было 16.00. По привычке зашел на кухню и всё-таки съел каши. Прямо помешательство какое-то! У меня вообще что-нибудь получаться-то будет?

25 ноября.

Ночью мне приснилась... Нет, не каша. Оксанка! Я повернулся на другой бок, но она снова мне приснилась. Было как-то необычно, непонятно и немного страшно. Ведь до вчерашних шашлыков я как-то и внимания на неё не обращал. Пришлось встать и долго ходить по кухне. Каши не было, а на часах было 6 утра.

После утренней каши с молоком, часов в 12, я позвонил Славке и спросил, почему так бывает: снится Оксанка, и ничего нельзя поделать.

Он ответил:

– Это потому, что ты растёшь.

Тогда я позвонил Лешке. Он как лучший друг должен помочь найти ответ на этот вопрос. Лешка ответил матом. Мне не понравились его слова, так что я пошел к нему с клюшкой – разобраться. Негодяй он!

И только собрался зайти в его дом, как встретил Оксанку. Она играла с другими девчонками. Они катались с горки и лепили снежную бабу. И, по-моему, у них неплохо получалось. Я остановился и стал на неё долго смотреть. Минут через двадцать Оксанка обратила на меня внимание и сказала:

– Девки, смотрите, Вовка такой смешной. Давайте его снежками закидаем!

И они стали кидаться. Мне наверно стоило бы отбежать, но я почему-то остался. Снежки попадали мне в лицо и в живот. А одна девчонка потом сказала:

– Он что, ненормальный? Стоит и не уходит. С ним как-то не интересно. Давайте лучше еще одну бабу лепить.

И они продолжили скатывать снежные шары.

Я постоял ещё немного, развернулся и пошёл в непонятную сторону. И ещё несколько раз оглядывался и смотрел на Оксанку. Мне казалось, что она не такая, как все.

Через час я оказался в лесу. При виде тёмных деревьев вдруг возникло такое чувство, которое я не знаю, как назвать – тоска или вдохновение. Мне всё казалось красивым и таким милым. Деревья, снег, одна единственная тропинка, а ещё зарево над городом, который остался за моей спиной. А ведь там была Оксанка! Что она в этот момент делала? Каталась с горки, лепила бабу? Не знаю. Только никак она не выходила из моих мыслей. Я стал думать, что она ещё может делать, кроме горки и бабы. Ну, наверно, может быть, вяжет? Может быть, играет на пианино. Может, смотрит телевизор, или ест кашу...

Последние мысли вернули меня на землю. Я подумал о каше. И одновременно об Оксанке. Неожиданно захотелось разорваться на две части. С одной стороны я явно чувствовал желание вернуться домой, и насытить желудок. С другой стороны мне было хорошо здесь, в лесу, с посетившими меня мыслями. И я не знал, что дальше делать. А вдруг действительно прав был Славка, когда сказал: «это потому, что ты растёшь...»?

11-21 декабря. 2001

СМЕШНОЙ ЭКЗАМЕН

Все были приятно удивлены и рады за студента Моисея Пырова. Он хорошо отвечал на экзамене по плюаралистике в Желужёвской академи². Наверно Моисей был умён, так как отвечал на самые сложные вопросы легко, непрнуждён²о, залезая в карман только тогда, когда чесалось.

Профес²ор Дремотин пока хорошие оценки ставить не собирался. Студенты его за это боялись. Пыров в был не исключение. Поэтому на профес²орский вопрос «Что такое ерокоминализм?» в аудитори² прозвучал хороший и полный ответ:

– Ну, это, блин, как секс!

– Молодец, – похва(ли)² педагоги Моисея Пырова, – а что такое процес² мутурожения?

– А! – закричал студент Пыров, радостный, что знает правильный ответ, – это, в общем, так и сяк, нафик!

– Да, – переглянулись экзаменаторы, – он всё знает. Такому парню можно поставить хорошую оценку. Ну что, поставим?

– Подождите, – сказал профес²ор Дремотин, – пускай выполнит последне² задание.

И все без исключения затряслись, потому что в этот момент электрик Задохин что-то не так подсоединил, и через стулья прошёл ток. В электрощитовой выбило предохранители. Началось самовозгорание. Огонь перекинулся на учебные помещения.

Придя в себя, профес²ор поманил Моисея обуглен²ым пальцем:

– Иди сюда. Вот тебе задачка в три хода. Бери карандаш и попробуй решить.

Словно отличник-ботан, Пыров склонился над листом бумаги, и вдруг неожидан²о получил снизу ногой по лицу. Профес²ор улыбнулся и ударил ещё раз.

Моисей сморщился и удивился. Никогда он ещё не решал таких сложных задач.

А в коридоре уже была паника. Кто-то бежал с горящей одеждой, кто-то искал огнетушитель. Но были и такие, что сидели себе в сторонке и зубрили формулы и определения. Экзамен был страшен, и иные времен²ые катаклизмы только немного усугубляли его сильное психическое воздействие на нашего брата студента.

– Я не знаю правильного решения, – вдруг поник головой Моисей Пыров. По его пиджаку и брюкам потекла кровь изо рта. Словно ожидая такого ответа, преподаватели принялись разом лупить друг друга. В ход пошли стулья и сандали². Выбили стёкла. Аспирантку Зою изнасиловали. Потом прогнали пожарных, и потушили всё, на хрен, своими руками.

– Ладно, Пыров, где твоя зачётка? – подвёл итог профес²ор Дремотин, с²ылаясь на своё плохое самочувствие – Придется тебе пересдать. Придёшь завтра.

«Нет, не хочу!» – собрался было крикнуть Моисей, но его синие губы почувствовали горячий профес²орский поцелуй.

– На таких вот наука держится, – раздались голоса за спиной.

Ещё долго после этого, распрощавшись со своими неудачными шпаргалками, сидел он в туалете и выводил на кафеле обидное слово «профес²ор». И гортан²ая печаль покидала организм не сразу, словно издеваясь над временем студенческой поры.

30.08.1996 о.Крк, Хорватия.

БЕРЕЗОВЫЙ КОТ

На окраине Будапешта летали комары. Хотя писк их был тоньше проволоки, кусали они глубоко с присущей им жестокостью. Ударя² себя по горлу, Янэк проклинал всех насекомых и ловил рыбу. «Не знаю, – думал он, – может, это солнце, а может, луна». А над водой действительно висело что-то круглое и оранжевое, от которых бликовали спинки проезжающих «Икарусов».

Янэк жил недалеко отсюда. Дома у него была жена. После ужина он всегда находил с ней общий язык. А рыба больше не клевала, хотя бастовать у нее не было никаких оснований. Перед тем как уйти, Янэк собрал снасти, наклонился к воде, набрал воздуха в грудь и, погрузив голову под воду, изо всех сил крикнул:

– Ладно, живи! Я еще завтра приду и тебя поймаю.

С поверхности были слышны только «були». И проезжающий мимо таксист принял Янэка за самоубийцу, у которого никак не получалось утонуть. Но таксист потом уехал. Он тут ни при чем...

Вечер серебристого сезона жарился на сковородке. Потупив рыбный запах, первая звезда помахала руками. И на небе появился еще один черный мазок.

Янэк дошел до автобусной остановки. Нужно было ехать домой в центр города. Когда пришел транспорт, нужно было переступить ногами две ступеньки. Потом нужно было держаться за поручни, чтобы не упасть, и нужно было прогнать сидевшего бойскаута, чтобы сесть самому.

– Осторожно, двери засчемляются.

В автобусе ехал еще один мужик. Он ровно сидел на мягком кресле и держал перед собой полузакрытый рюкзак.

– Мяу! – громко и периодически раздавалось из рюкзака, и невольно это притянуло на себя внимание Янэка. После каждого «мяу» мужик ласково уговаривал кота:

– Ладно тебе, Барсик, не кричи.

И после секундной паузы кот еще громче пел:

– Мяу!

– Тихо, Барсик, – несколько серьезней сказал по-венгерски мужик, поглаживая рюкзак.

– Мяу! – раздалось настолько громко, что хозяин сорвался:

– Замолчи, сволочь! – и сильно ударил рукой по животному. И кот выскочил наружу. Янэк так удивился окрасу, что выбежал вслед. Двери как раз открылись, выпуская двоих бегущих на простор.

Когда кот заскочил на березу, люди потеряли его из виду. Он просто слился со стволом в единое целое. Его белая шерсть с черными полосками превратилась в бересту и так же затрепалась от ветра. Янэк закричал и напрягся от радости. Это был березовый кот.

ОСЛИК

Под платформой Долгопа лежал дохлый ослик. Никто на него не обращал внимания. Прошло достаточно времени, пока на платформе не оказались супруги Вайнеры, собирающиеся ехать в Москву.

– Смотри, – сказал Витя Вайнер, указывая на ослика, – помнишь старую загадку? Длин²ое, а с ушами; лохматое, а не ночь.

– Да, теперь я вспомнила. Это же наш ослик. Ганс Христиан Андерсен называл его Паразитом.

– Давай его чуть-чуть осмотрим.

И, не обращая внимания на поезда, супруги спрыгнули с платформы. Ну, ослик, конечно же, немного разложился. Череп выглядел плохо. Потрудились серые вороны – что-то выклевали. Но что-то выклевать им было не под силу, так что оставили.

– Эй, сопляки! Вылезайте от²уда, – крикнули с платформы. Супруги оглянулись и увидели милиционера, – что вы там делаете, всякую инфекцию собираете? Вылезайте быстро, эй! Тебе говорю, чувак!

– Стран²о называет! – сказал Витя, – Может он не нам кричит?

– Похоже, что нам, – ответила супруга, – но ты должен знать, милый, что я такой же чувак, как и ты.

Витя удивился:

– А как тебя зовут?

– Мастер-клас² Шао-Линь Тинейджер Чуань.

– Вот тебе раз! – воскликнул Витя, продавливая ягодицами грудину ослика. Неприятный запах тотчас наполнил улицу, перевернул два автобуса 385 маршрута и свалил замертво милиционера. Откуда ни возьмись, налетели мухи.

– У меня и фотография есть, – продолжила супруга, – вот мы с тобой на Тибете.

И, взглянув на карточку, Витя вспомнил свой недавний сон. Его держали за ноги друзья-китайцы, а он висел вниз головой, и пытался сфотографировать человека, стоявшего на далёком уступе. Зеленоватая вода катилась по дну ущелья. А сверху падали снежинки, и необозримо яркое солнце заставляло сузить глаза по-восточному. Тогда-то они и познакомились. Необычный климат оказал влияние. Прекрасный курорт ежегодно собирал тысячи любителей покупаться в горных речках и отдохнуть в ущельях. В местах, куда не проехать на самолёте, можно было встретить диких животных, а некоторых разрешалось погладить.

– Ведь это ты меня снял, Витя. Я – тот самый человек, который стоял на уступе. Не веришь?

– Верю, – ответил Витя, – но причём тут ослик?

– А ты вспомни старика Мула-Фуаку. На чём он тогда к нам подъехал?

– На ослике.

– Верно. Помнишь, заманчиво хромая, он показал нам долину цитрусов, а сам забрал всю нашу одежду и оставил нас наедине с дикой природой.

– Да, я помню, что после этого меня тошнило, и болела голова. Тогда только ослик остался нам надёжной опорой и защитой.

– Правильно, Витя, ты ничего не забыл. Давно это было и хорошо, что всё прошло. Где теперь Мула-Фуаку? Чем занимается?

– Где-где? Там же, понятное дело, на Тибете. Ловит бедных туристов и отнимает у них одежду.

– А ослик, наверно, умер своей смертью. Видишь, какие у него рёбра? Здесь, в Долгопе, беднягу плохо кормили, а в конце всего ещё и под платформу бросили.

Супруги ещё постояли возле ослика минуту, помяукали, дождались поезда и отправились в Москву. У них там было много важных дел.

26-30 марта 1997

ГЕОЛОГИЧЕСКАЯ ДУРКА

Обычно наши геологи берут с собой в экспедицию двух голых женщин. Причём сами они тоже являются голыми. Рядом с женщинами в фургон ставят вёдра с водой, а мужики садятся на пустые вёдра. Вот как доказывается необходимость этих действий:

Е=2SX0-620Da+fn+fn=мС²

Однажды, уезжая в очередную экспедицию, про вёдра с водой совершен²о забыли. Женщины, как всегда, были посажены на пустые. Задраили капот, упаковали геологические приспособления, и шофёр Иван Дрифонович повёл машину в горы. Там нужно было найти клад.

Когда геологи были на полпути, женщины обиделись и стали возмущаться:

– Это западло, товарищи. Мы тоже хотим искать клад, но не можем без вёдер с водой, потому что мы – не мужики!

А Дуня Петухова так прям всем и заявила, что вызовет милицию.

Начался скандал, фургон закачало. Мужчины заприкрывались. И вдруг, остановив машину, Иван Дрифонович вытащил из кармана детские чашки и сказал:

– Вот вам вместо вёдер. Вы туда снегу напихайте, и будет как вода.

Так и сделали. Женщинам эта затея понравилась. С тех пор они всегда носили детские чашки со снегом, улыбались, а шофёра Ивана Дрифоновича – благодарили!

НАДЁЖНЫЕ ДРУЗЬЯ

Долго длилась осень. Худая и строгая, с серыми тучами, от вида которых хотелось приседать. Холодные капли не успевали просыхать, и подокон²ик снова слезился.

После осени пришла война. Двор перестал быть тихим. Звучали автоматные очереди, а изредка где-то в соседних кварталах грохали авиабобмбы. Когда раздовались звуки сирены, Рома выглядывал в окно и морщился от скуки. Он наблюдал, как убивают прохожих, насилуют женщин, и просто дерутся разные люди. Повсюду валялись трупы, а самым любопытным казалось то, что в доме напротив было выбито снарядами каждое второе окно, словно артил²еристы играли в арифметику – чёт – нечет.

Во время очередной воздушной тревоги Рома оделся и пошёл на улицу лепить снеговика. Снег хорошо прилипал к варежкам, хотя немного имел запах пороха и крови. От недалеких взрывов земля дрожала, и слух резали неприятные звуковые удары. Но снеговик получился добротный. Большой и ровный. В нос ему Рома даже вставил морковку, которую нашел в кармане убитого офицера.

Война скоро закончилась. Солдаты поубивали тех, кого надо, и теперь смело ходили по двору и жгли костры, почти не обращая внимания на единичные тер²ористические акты. Рома тоже стал чаще появлятсь на прогулке и порой даже знакомиться с людьми и участниками боевых действий. Хотя по большому счету интереса в этом виделось мало.

Можно было конечно сходить в гости к подружке Аньке. Но на её дом какой-то летчик сбросил бомбу, и Анька с тех пор во дворе почему-то не появлялась. А у старого приятеля Михася были проблемы со здоровьем: сильно отравился во время химической атаки. Так что Рома стал подыскивать себе более надежных друзей, с которыми можно было бы провести свободное время.

Весной прилетели грачи – птицы, напоминающие негров. Войну они прожили в другом месте. И теперь ходили по двору и удивлялись обстановке. Может и не удивлялись, конечно. Это Роме казалось, что удивлялись. А так – кто их знает?

– Моя любимая рыба – тунец, – сказал Рома, покупая консервы в продуктовом магазине.

– Какой ещё тунец? – не поняла продавщица.

– Свежий.

– Ишь, размечтался! Может тебе трубочку для закатывания губ нужно? Я смотрю, губа-то у тебя – не дура.

– А кто дура?

– Я сейчас покажу тебе, кто дура! Бери кильку и мотай.

Рома взглянул в глаза обнаглевшей женщине. Они познакомились. Продавщицу звали Тамара Аполлоновна. Она страдала эпилепсией. Война и на ней поставила свой отпечаток.

– Хотите, я после работы Вас встречу? – спросил Рома чужим голосом. Тамару чуть не накрыло очередным припадком. У нее сломались весы, и от этого не хотелось сдавать сдачу с червонца.

– Я ещё к Вам за консервами приду,– сказал Рома уже своим нормальным голосом.

А внутрен²ий голос его накрыл уже на тротуаре : " Нет, Ромка, иногда бывает так, а иногда не так". Пришлось задуматься.

Бомжи его заметили и вылезли из канализацион²ых люков. Старые одежды на них казались одного цвета.

– Рома, дай нам бутерброд, а то гадом будешь,– выравнивая губы, высказал один из бомжей.

Роман выполнил просьбу. Снова задумался. Счастье? Где оно? Не оно ли распускается весной раньше, чем жасмин? Не оно ли разве творит чудеса в голубом небе, когда берёзы бликуют и шепчутся от молодой нежности? Может оно скрывается в говорильных ручьях, или, подобно насекомым, проснувшись после зимней спячки, вылезает из окон²ых щелей и трещин?

Примерно такие мысли навестили молодой мозг и прошли через пять минут, когда вблизи послышились звуки ударов по лицу. Рома оглянулся. Бомжи дрались между собой из-за бутерброда. Они хорошо размахивали руками и оказывали действительно физические воздействия на тела друг друга. " Ну вот, и они тоже самое", – подумал Рома. Ему от этого было ни весело, ни грустно. Нужно было искать надежных друзей. Но где?

Роме стало страшно. Он вспомнил, как падали снаряды и свистели пули. Вспомнил, как сквозь едкий серый дым пытался видеть солнце, а всё лицо было в слезах. Потом подумал о весне, о грачах. Продавщицы – в магазинах, бомжи – в канализацион²ых люках. И всё как всегда. Где же счастье?

Рома замкнулся на этих мыслях. Посмотрел налево – строители крепили панели на новом доме. Направо – чумазые дети играли в азартную игру. Чуть дальше бегала стая собак – переносчиков дезинтери² и холеры, как это часто бывает весной. А ещё ездили машины, висели на столбах объявления, и дымила труба недавно реконструирован²ого завода. Мирный пейзаж. И нет гаранти², что завтра не наступит новая война. Ведь история развивается по спирали. Всё может повториться.

И не найдя себе надежных друзей, Рома изо всех сил крикнул, чтобы порвать голосовые связки, сплюнул через левое плечо и пошел домой.

Март, 1997

ЭКСКУРСИЯ В ЛЕСУ

– А ты в гости ко мне придёшь? – спросила Вера Грузина, незаметно оглядываясь по сторонам. Я, как случайный прохожий, высунул подбородок из плаща и сказал, хорошо работая губами:

– У меня есть другое предложение. Романтичное и скромное.

Прошло полтора месяца. На макетах выставки появились желтые пятна. Тут были муляжи грибов, фруктов, старинные рукописи и автографы богатых людей. Я зашел к ней на выставку в том же плаще и стал всех удивлять. Но Вера не удивилась и не улыбнулась.

Спросил:

– Мы погуляем в лесу?

Она с радостью согласилась. И вышло хорошо.

После небольшого полдника мы вышли с Верой за пределы выставки. Сухая тропинка уводила нас далеко от забора. Свистели трясогузки. Рядом росла черника, переодически обращая на себя внимание. На поляне мимо нас пробежал спортсмен-бегун с 15 номером.

– Здесь чистый воздух,– сказала Вера и очень нахально взяла меня за руку.

Блестнули камешки её голубых глазок. Короткие волосы, зачесанные назад, хорошо фиксировались, не смотря на порывы молодого ветра. Она была стройной и симпатичной девчонкой с умением ругаться матом и строить задумчивую физиономию. Ей не хватало ласки, которою сверстницы получали в достаточном количестве, ибо дружили с представителями противоположного пола чуть ли не с пелёнок.

На развилке мы замедлили шаг:

– Куда пойдем? Где будет нам лучше?

– Пойдем налево.

Пятнадцатый номер пробежал в обратную сторону, чавкая кроссовками и не обращая внимания на двух людей юного образца. Мы прошли ещё метров двадцать.

Внезапно вера остановилась и левой рукой щелкнула меня по шее, а правой задела ухо. Своими пальцами она надавила мне на виски, затем шевельнула веки, подергала поперечные складки лба, покрутила по часовой стрелке подбородок, прищипнула губы, обшарила ноздри, пощекотала за выступом нижней челюсти и в конце этого мероприятия поцарапала эмаль верхних зубов

– Спасибо, – сказал я, – сейчас отблагодарю.

Через мнгновение мой язык надавил на Верочкины открытые глаза, рот сделал несколько дуновений по ушам, так что на её щеках выступила откровенная краснота. Я развернул ей голову почти на 180 градусов, впился руками под ребра, помассировал в подмышках и, услышав рефлекторный стон, с умилением поднял за горло и отбросил к сосне.

– Классно!– прошептала Вера, потирая ушибленные места. Я спросил:

– Ну, как ассоциации?

– У меня были такие ощущения, как-будто разделывают рыбу. Я такая впечатлительная, что захотела в туалет.

– Значит идем верной дорогой, товарищи! – пошутил я ,– Скоро к речке выйдем.

А ещё не хватало мяса и сметаны. Под звуки педальной гармоники лесорубы валили хворост. Трактора шумели на холостом ходу, а в тени белел бюст одного из политиков. Картина для уставших.

– Главное, не кричи, – предупредила Вера и прыгнула через овраг. Куча насекомых устремилась вслед за ней. А ведь был конец августа.

Мы едва успевали отмахиваться палками от назойливых вампиров. Комары были дикие и глупые. Они отставали только тогда, когда Вера стала их передразнивать и плеваться в вожаков.

– А это что ещё за явление?

Медленно с высокой густой берёзы спустилась гитара. Кто-то замаскированный в листве видимо тянул за верёвку.

– Сыграй что-нибудь для души, – попросила Вера. Смешная. Голубоглазая. Наивная.

– А ты спляшешь, да?

И, не заставляя себя долго ждать, я спел её песню про безнадёжность любви. Про то, как давит разлука на организм. Про те чувства, которые допускает в себе человек на базе ревности. И в этой песне были ответы на некоторые житейские вопросы, которые не давали покоя молодой девчонке Вере Грузиной. Это было заметно по исполнению её дикой пляски.

Словно на чемпионате по спортивной гимнастике, Верка носилась по лесу, выполняя различные сальто и пируэты. В припеве у неё хорошо получалось упражнение на равновесие и хитроумные растяжки, шпагаты и прочее. Лесной мох являлся гимнастическим матом и облегчал приземления. Один раз ей удалось сделать уникальный элемент с двойным сальто и использованием ветки берёзы как перекладины.

Я удивлялся, но песню спел до конца. А в конце Верочка что-то подозрительно пропала из виду и замолчала. Повесив гитару на сук, я пошел по следам.

– Эй! Ты где? Обиделась что ли? Где ты?

Вера нашлась у молодого кустарника. Её тошнило. «Безудержно рвет на Родину»,– вспомнил я анекдот про Штирлица. Меж рвотных позывов её бледное лицо пыталось сказать:

– Зачем я сегодня поела перед тренировкой?

– Да ладно, – ответил я, – ты не виновата.

– Нет, виновата,– упрямо рявкнула Верка и сильно разжевала трутовик.

– Пойдем,– предложил я, понимая, что грибок не совсем съедобный, – уже близко.

– Сейчас. Только отдышусь.

Когда неприятный запах остался позади, мы вновь заговарили о любви.

– Помнишь Таньку?

– Разумеется, – ответил я, вмиг наполнившись приятными воспоминаниями, – и ещё Ленку, Машу, Светку, Наташку, Маринку, Ксеньку и Олю.

– А ты помнишь Лёшку?

– Да,– с восхищением заговорила Вера,– и ещё Мишку, Генку, Сашку, Ромку, Алика, Олега и Витька.

– Вот и поговорили.

– Вот и ладно.

– Не ругайся.

– Я не ругаюсь, я просто говорю.

Возле речки ей полегчало. На деревянном мостике грелась змея, и это красивое зрелище успокоило наши нервы. Вера перестала икать и окаменела. Я предположил, что в воздухе сейчас появится несколько другой запах. Но ошибся.

...Верочкин дед был партизаном в корело-албанской войне. Занимался разработкой штурмовиков-грызунов. В то время биологическое оружие было только на заре своего существования. Жить приходилось в чащобах, чтобы вооруженный враг не мог сотворить неприятностей. Пищей партизанам служили булки, отжившие свой срок, забродившее пиво и прочие отходы пищевой и легкой промышленности. Спали прямо на земле, обернувшись в шкуры диких кошек и крыс. За годы военных действий случилось многое пережить, согреваясь лишь одной идеей надвигающейся победы. Поэтому не случайно вся грудь Верочкиного деда красовалась в орденах, медалях и наклейках.

Я прекрасно это знал по Верочкиным рассказам. И теперь, глядя то на змею, то на свою спутницу, твердо был убеждён, что она не пойдет на грязное дело и просто так змею убивать не будет. Лучше она прочитает четверостишие. Лучше она взорвет себя гранатой РГД-5. Лучше она вступит в ДОСААФ. Лучше она отравится одеколоном, благо дед научил. Лучше она...

– Нет Верка!– закричал я, прогоняя таким образом змейку с её любимого пляжного места, – я не хочу чтобы ты!..

– Лёва, ты не договорил!

– Да, недоговорил. Но, поверь мне, я хочу, чтобы ты!..

– Лева, не надо.

– Причём здесь «не надо»? Я хочу...

– Лёва я ведь тоже хочу..

Я заметно опустился на землю. Случайно зачерпнул из воды из болотной речушки в сапоги. Мысли, срывая одеяло психологических барьерных формул, заполнили циклические строчки головного мозга в его мужском начале. Как никогда, от Верочки повеяло таким желанием... Ещё немного, и – прикосновение к её... Легкое, воздушное... И она, словно отрываясь от земли... неожиданным жестом достает футбольный мяч из своей сумки и кричит:

– Сейчас я пробью тебе пенальти!

А часы уже пищат мелодию гимна. Время ужинать. Где-то на выставке режут колбасу, чистят шпроты. Все надевают белые колпаки, садятся за один стол. Там происходит чваканье не по дням, а по часам. Там-таратам! Буль-буль, дя-луп-чал! Иныки-хатын-га! Калха-зил-да, индэ-ре!

– Откуда ты знаешь язык эвенков?

– Понимаешь, Верунчик, мне трудно...

– Ну кому сейчас легко?– пребила Вера.

– Ну слушай. Этому языку меня научила одна баба.

– Она здешняя? Чёрная? Блондинка?

– И сам того не знаю,– ответил я честно, роясь в карманах и вспоминая какие-то события. Неожиданно мне всё надоело и захотелось одновременно покачаться на качелях, посмотреть телевизор, написать письмо, попариться в бане и получить деньги.

– От твоих вопросов мне стало невдомёк, – сказал я с выражением, – давай побежим быстрее домой, пока не замерзли.

Мы посмотрели природу. Экскурсия закончилась. Вера вытерла свои грязные руки о мой новый плащ, немного за это поплатилась и с хрюканьем направилась к дому. Больше я её не встречал.

После этого ежегодно ко мне стали приходить письма без подписи и обратного адреса. в каждом конверте красовалось только одно слова "Лёва", но исполнено было всякий раз какой-то неимоверно вонючей гадостью, так что читать их приходилось, зажав нос большими пальцами. Я догадывался, чья это работа. Той самой, с которой так случайно выдалось сходить на экскурсию по лесу каким-то давно забытым августовским днем.

август 1997