Сергей Мэо - Повести

Безымян²ая повесть

Часть первая.

Аро.

1.

Сначала было море. И плавали в нём рыбы безо всякого преследования. Подымали свои головы к поверхности моря – захватить воздуху. Они не ошибались. А сейчас, когда вышел человек, натянул канат, наточил гарпун; свобода пугает рыб. Спросите их. Вон они лежат в тошном корытце продуктового магазина, изрядно повернув солёные морды. Вот, ребята, смотрите – это и есть могучие жители моря (горький восклицательный знак)!..

Пахло ракушками и солёной лёгкостью. За спиной тащился и парал²ельно шумел поезд. У железнодорожников манёвры. Редкая машина тоже за спиной. Над головой чайки поразительно летели, и босые ребятишки, убежав от родителей, кидались песком, орали, пинали воду синего океана, а то попросту пели песни на три голоса. За шипением моря скрывались живые организмы, и светило Светило, выдавая спины далёких не то акул, не то дельфинов.

Художник замечтался. Как кружилась его отпускная голова! И картина была почти готова. Только вывести подчёркивающие тени да изготовить живые блики. Он сидел на светлой камен²ой дамбе, а внизу кричали дети о чём-то своём:

– А-а! Дуська, давай фляжку!

– Уйди от меня.

– Пить хочу. Ехидная ты.

Девчонка с белыми власами зажимала в руках флягу с водой, а совсем голый оболтус, вероятно брат, пытался силой её отнять.

– Доплыви до буйка, тогда получишь!

– А-а! так не честно.

Подошли ещё трое красиво поющих мальчугана. Они были одеты.

– Послушай, Дуська, – сказал старший, прервав песню, – ты поступаешь не педагогично. Я бы даже сказал, по-садистски.

Тогда девчонка стала серьёзней и распахнула глаза в объяснени²:

– Да он же сам предложил мне поиграть в фашистов. Вот я его и пытаю.

– Я больше не играю, – воскликнула жертва.

– Отдай ему фляжку, сказал тот же парень, и они втроём снова прошли мимо и, удаля²сь, запели.

– На! – протянула Дуська флягу братишке и показала маленький, но уже сексуальный язык.

Мальчишка с радостью всхлипнул, схватил сосуд и с гордостью стал проглатывать воду.

Это был пейзаж! Море ласкало песок, и все забыли про бедную рыбу, что лежала в магазине, и никто её не покупал. Недовольных среди отдыхающих не наблюдалось. Не зря им достался этот чистый воздух. И никто не догадывался, что этот тормозной художник, стоящий на дамбе – я.

В картине ничего больше не рождалось, а кайф был в том, что трусы мои были мокрые, и я никак не понимал, почему.

Ребята разом засмеялись, убежали в воду. Художник закрыл этюдник. С первого взгляда он был панком. Свои штаны забросил на плечо и отправился в эвкалиптову тень. Там я бросил этюдник, лёг на раскладушку. Сюда прекрасно доходил сквознячок. Ветер сушил готовое полотно. "Какой я художник, – вдруг пришло в голову, – просто спать охота". И глаза сами замкнулись.

Пробудился через час. Что-то случилось? Среди чистого однотон²ого неба возникло маленькое белое облако, да попало ак² урат на Солнце. Отчего мир на минуту потемнел. А из портретной рамы получилась Аро. С большими ресницами и тёмно-фиолетовыми волосами на лёгкой голове.

– Ты кто? – спросил художник, роня² серебрян²ый карандаш.

– Аро, – ответила она, сильно удивившись. Ведь это и так понятно, кто!

2.

Минуты две мы смотрели друг на друга, умерен²о покачиваясь относительно дна. Я и сам не заметил, как мы оказались в воде. А солёные от морских разговоров ребята плескались чуть в стороне. Похоже, она испытывала бедного художника. Интересно, куда дальше? Ой, уже буйки далеко. И тогда я начал разговор, чтобы не попасть под днище парохода:

– Если ты – Аро, то скажи, куда мы плывём?

– А тебе не совсем холодно?

– Нет, – ответил я, понимая сию чушь.

– Тогда представь, – сказала она, максимально сосредоточив глаза, и вдруг запела ровным голосом где-то в альтовом регистре:

Представь себе, что в Верхневолжье
Уже зима. Кругом покой.
И время, обернувшись ложью,
Летает тихо над водой.

И снег ложится на теченье
Безмолвным сном, в который раз.
Но я пою стихотворенье.
И эта песня кроет нас...

Я не знаю, что случилось в будущую минуту, но славный берег южного моря исчез, как исчезают кубы и пирамиды в руках фокус-мокусника. А в результате стран²ого бурления воздуха перед глазами возник снег. Лесная дорога, речка с прижатой травой у заберега, деревян²ые дома в округе. Что случилось с художником? Теперь он в валенках, смешной телаге клетчатой рубашке и шапке. Аро не покинула меня. Тоже в несколько преображен²ом виде стояла рядом.

Тогда мы направились к одному из домов, и пока шли до него, я чуть не сошёл с ума от холода. Непривычно.

– Проходи, – толкнула Аро в плечо. В дверях стоял мужик, без² вучно приглашая войти. На столе в комнате блестела миска с красными ягодами.

– О, да это же клюква!!! – обрадовался я, засовывая несколько горстей в рот.

– Угу, – подтвердил мужик, погладив часть своей бороды.

– Кто это , – спросил я у Аро, когда наелся.

– Не знаю. Я ведь тут тоже впервые.

– Вы устраивайтесь, как хотите, проходите в комнату, – предложил хозяин, – а мне в сарайку зайти надобно.

Он зачем-то вытер ноги, накинул тулуп и вышел из хаты. Теперь в доме никого кроме Аро и художника не было.

Горела печь. Потрескивал огонь.

– Скажи, наконец, – вновь обратился я с вопросом, чтобы установить истину, – куда мы пришли и кто ты?

– Я? Аро.

Моё сознанье было нейтрально. Понятно, когда с тобой разговаривает душевнобольной, или ребёнок, пьяный в стельку, или дело в нездоровой фантази² ... Но тут находилась девушка с прекрасной личностью, необычным миропониманием и темно-фиолетовыми волосами. Как вести себя в незнакомой обстановке? Быстро выяснить своё местоположение, убежать или остаться, полагая, что всё нужное к тебе приблизится своим путём?

Я остался.

Пришёл мужик с тремя поленьями, бросил их в огонь. В трубе загудело от напряги. Знать, на улице мороз действует.

– Ух, мороз на улице, – заговорил хозяин, снимая телогрейку и вешая её на печку, – пора лыжи стругать.

Захотелось выбежать.

– Я пойду на улицу. Посмотрю хоть, где находимся.

– А выходи. Дверь открыта, – сказал мужик. И мы с Аро вновь очутились на воздухе.

– Это Волга? – я показал рукой на петляющую речку. Она не замёрзла, а тёмная вода так молодо выглядела, что я загорелся желанием выпить её информацию. В душе чего-то не хватало.

– Да! Давай шагнём к её истоку, – ответила Аро. И мы шагнули по глухой грунтовке мимо двух церквей и деревни. Лес в округе был заболочен²ым, падал снег на пушистые и острые головы деревьев. Пришли.

Село Волговерховье. Свежевыкрашен²ая часовня и небольшой мост к ней.

Мы прокрались по мосту, глядя на то, как тают снежинки, дотрагиваясь до воды. Дверь в саму часовню оказалась закрытой на ключ.

– Это и есть исток Волги?

– Да, – ответила Аро.

– Закрыто, – сказал я шёпотом и обошёл вокруг родника.

– Это Волга на время закрыла свой исток. Ей становится трудно верить в человека. Люди поставили ей памятник в Валдайском лесу, но разве это имен²о то, что нужно?

Я задумался.

Смотря что считать памятниками... Памятниками служат и плотины, и станци², и сливные трубы. И человек. Но она просила не об этом. Не так. Неправильно. Это всё не то...

Я слушал Аро, и мне постепен²о становилось понятно, зачем сюда попал художник.

Пусть он нарисует картину истока тревоги, горя и радости. И пусть люди не будут её приравнивать к искус²тву. Пускай они узреют в ней свою работу.

Мы повернули. В глубине под часовней ключ продолжил деятельность. Видимо, я хорошо представил наступление зимы в Верхневолжье. И, хотя не смог полностью изобразить рус²кую чистоту, всё же увидел её.

Художник был признателен Аро. И на прощание спросил, когда можно встретить её вновь.

– Меня вызови.

– Но как?

– Очень просто, – ответила Аро, улыбаясь моему сердцу, – через чёрную нитку...

И образ растаял.

3.

Я долго думал, что означает эти последние слова. Брал чёрную нитку, тянул, вертел ею вокруг пальца, затем рвал, снова тянул – и ничего не получалось. Тогда я вышел на балкон, скинул катушку вниз, а конец оставил у себя в ладони, поболтал свободным концом в воздухе. Всё находилось как и прежде. И опять я вытянул наверх чёрную нить, намотал себе на локоть, потом на голову, распустил её длину по балкону. Пробовал смотреть через нитку на Солнце – словом, испытал всё, что только возможно. Зримого эф²екта не получалось. Я выбросил охапку ниток вниз вместе с катушкой, присел на кирпич и обхватил голову руками.

И тогда появилась Аро. Она вошла в дверь, тронула пальцами позвоночник художника, и мне вновь удалось разглядеть её лицо.

– Очнись! Рыбы ушли с пластиковых мелей. Я их видела.

– Здравствуй , – ответил я, – а что с рыбами?

– Там, где море не показывает дно, а выдаёт зелёные и тёмно-бурые водоросли, где заметно его серебрян²ое волнение, скользят косяки живой рыбы.

– Да, – грустно заметил художник, – верно, там вечная весна, а здесь...

И он ударил ногой подвешан²ые надо мною холсты. Аро легко тронула воздух и сказала:

– Здесь тоже особый мир, и не смейся над его мнимым одно² бразием.

Мы с ней спустились в город. Вот так случайно заглянули в подвал. А там были кошки. Они улыбались, щурили глаза, мяукали, точили когти и любили! От прорван²ых труб несло сыростью и людскими отходами. Но кошки всё равно улыбались.

– Видишь, здесь весна совсем близко, – сказала Аро.

Потом мы вылезли из подвала, осмотрели летящих голубей. А в интимном зале дома культуры она познакомила меня с Бояном.

– Вот я держу в правой руке целые ноты, – со²бщил Боян, что-то нажимая у рояля. Я пригляделся: он давил на... клавиши.

– Красиво, – признался художник, – я вытащу краски из тюбиков и, пожалуй, нарисую сейчас что-нибудь. Где мой мольберт?

Боян играл раскован²о и свободно, местами баюкая свою музыку словами:

– Сейчас я высыплю из руки восьмые и шестнадцатые.

Аро улыбалась:

– Давай, сыпь.

Тысячи-тысячи разных откликов тяжёлых и лёгких струн рояля нашли свой облик в глубине полумрака. И я, войдя в жизнь этой музыки, нарисовал на сером холсте рояль, Бояна и Аро.

4.

Однажды Аро сказала мне:

– Пойдем на Копетдаг.

И мы стали готовить котомки. А колбасу брать с собой художник не стал. Просто вспомнился тот смешной случай на прошлом пикничке, когда её быстро съели. И двое суток после этого хотелось есть.

И вот перед нами горы. Они с первого взгляда невысокие и белые. Но потом глаз привыкает, и ты знаешь, что триангула не на вершине горы, а гораздо дальше – за тремя такими вершинами. Горы опять обманывают.

Художник потоптался в пределах десяти шагов, обследовал местность и нашел большой след на снегу.

– Это тигр, – сказала Аро, – он приходит из Ирана.

– Шок, – прошипел я, глядя по сторонам. Аро тоже восторжествовала, кинув снежок вниз:

– Ты удивлён, как снег. Но сними шапку, и ты услышишь ветер!

А местные жители такие туркменские. Подолгу переспрашивают, пытаясь уловить суть моего вопроса по поводу владельца найден²ой мною колючки дикобраза. Один из них трогает затыльный убор, утвердительно кивает и произносит:

– Это ёж.

Мы интересно вошли с ними в контакт. Мы ползали по склонам и собирали цветущие крокусы, а они ездили на ишаках. Мы фотографировали орлов и верблюдов, а они учились принимать нас за панков.

Шаги у Аро уверен²ые и лёгкие. Она открывает «зелёную улицу», благодаря чему движение наше происходит по звериным следам и тропам. Да вокруг саксаулы и аксакалы.

– Я колеблюсь, – выразил художник своё отношение к окружающей среде, – что запечатлеть, что увезти с собой, припрятав между холстов?

– Выбирай, – сказала Аро, – тут горы, долины, снег, небо. А если закроешь глаза, то увидишь разные треугольнички. Они маячут, маячут, маячут, маячут...

– А что было сначала?

– Сначала было море, и плавали в нём рыбы...

Приятно стало от известия, что вершина Кисет-Дага приняла участие в нас! Аро и художник сошлись в том, что в районе этой горы происходит (ка)²я-то невидимая граница. Она делит поверхность планеты на западную и восточную половину. Кроме того внизу проглядывается пустыня Кара-Кум.

– И я ещё подумаю, – сказанул художник, – как приобрести крылья. Ведь придумал же Леонардо вертолёт. Ну почему люди не такие, как птицы?

– И Аро обозвала меня кратко и нормально:

– Икарушка!

А ещё спустились мы с двухкилометровой в Бахарденскую пещеру, чтобы прочувствовать на себе озеро подземной воды Ков-Ата. Температура была положительной, и я убрал подальше национальную шапку. Вода, которой чужды человеческие страдания, что-то пела на своём родном языке. Мы искупались и оставили озеро в покое.

– Ну почему человек – не рыба? – спросил художник, придумывая подводное изобретение. И Аро нарекла меня кратким и нормальным именем:

– Ихтиандрушка!

Были и такие случаи, когда между ног вдруг появлялся старик Мандраж и хватал за пятку. Холодок во рту, пот на гребешке, а вокруг горы. А впереди спокойная Аро. Движется, и ты понимаешь, что имен²о к ней нужно стремиться, другой дороги нет. Тут бац – и вопрос возникает: сколько, дружок, стоит твоя шкура? И жутко оглядываясь по сторонам, художник спрашивает:

– Аро, мы выберемся? Хорошо быть похоронен²ым среди этой прелести, где не будет стоять над тобой человек, и тыкать палкой в мертвые уста, только суровая птица сядет на грудь и слегка отобедает на пользу полёта. Но всё-таки лучше жить. Скажи, Аро, мы не пропадём?

Она оглядывается на меня, замедляет темп и жмёт плечами. Кто знает? Двигайся вперёд. И снова это Движение среди зарослей держи-дерева, "горного колокольчика", по ущелью в непонятную сторону. Быстро темне²т. Приходит Сомнение, что ты на своей стороне. А может уже Иран?

И только когда за одним из склонов появляется оранжевое дуло костра, Мандраж отпускает то, что между ног, и уходит, обидевшись на качество своей работы.

Художник, не снимая тяжелых башмаков, падает возле огня в надежде, что уснёт. Глупый! Тут же добродушное лицо Аро со²бщает:

– Просили передать, что ты – дежурный.

И я сам поднялся, взмахнул лапами по окружающему миру и снова стал своим, крикнув противным фальцетом:

– Ну чё, хмыри, доигрались? Луна взошла!!!

Аро обрадовалась и отблагодарила меня своим смехом. Всё вокруг осветилось бледно-жёлтым. Ну а разве не смеялся костёр? Ведь язык у него острый, лягающийся, пускающий штучные искры. Не нужно его останавливать, не стоит ему перечить. Ничего не поделаешь: просто он так любит облизывать звёзды.

5.

Аро, полностью освободившись от одежды, карабкалась на смотровую площадку. Что-то болотистое торчало внизу. Случилось, что ей нужно было найти Дрощнета. Зеленые ящерицы с красно-магнитными глазами перебегали дорогу и скрывались в лопухах.

– Куда летите вы, паучки? – спросила Аро, слегка потревожив членистоногих, висящих на белёсых паутинках возле средних ёлок.

– Мы ропщем, – последовал ответ. Лето кружилось в центре Европы. А сухие Карпаты медлен²о ползли в²ерх и на запад. Им чем-то наскучила родина. Аро сплела себе венок из коры тиса и выбрала большой камень в качестве площадки обозрения. Внизу петлял Прут. Его воды замутились.

Небольшая эфа прошелестела совсем рядом, у обнажён²ых стоп Аро. Подняв голову, спросила:

– До пустыни далеко?

– Нет, недалеко, – и Аро указала примерный азимут до ближайших песков.

Но нужно было искать Дрощнета. На пырявом дереве, стоящем вне зарослей, сидел и болтал ногами Ткварщуп. Аро спросила его:

– Скажи, где найти Дрощнета?

– Не в курсах, не в курсах, – ответил Ткварщуп, – разве только моя знакомая Купа тебе скажет.

За следующими папоротниками летала Купа. Сама толстая, прожорливая. Она охраняла листья папоротника от пыли и червей. Тяжёлая работа её не вдохновляла. Купа морщилась.

– Эй, – крикнула Аро, не решаясь приблизиться, – куда подевался Дрощнет?

– Дрощнет? Так он только что пошёл навстречу ветру. Он там!

И Купа направила Аро к зелёным зарослям. Оглянувшись назад, все заметили верного супруга летуньи. Старик Куп возвращался с подарками. Он их приобрёл на кладбище. Супруги принялись обниматься и роптать.

А Аро оставила их наедине и продолжила путь в сторону, где должен был быть Дрощнет. Прыгали по редкой траве трясогузки, пробегали ящерицы – без²ащитные животные с зелёноватой кожей. Аро остановилась в раздумье и увидела дикого оленя. Его рога были благородны.

Но тут притаившийся в кустах охотник шепнул соседу:

– Смотри, мишень (ка)²я!

И, наметившись на Аро, оба прижали пальцы к спусковым крючкам.

– Берегись, Аро! – крикнул олень, проходя через заросли. Организмы встревожились.

Выстрел прозвучал из-под тишка, так нечестно и несправедливо. Все увидели, как олень упал. Он медлен²о опустился на почву, закрыв глаза.

– Встань, встань, друг, и убегай! – закричала Аро, в ужасе изменив внешность. А радостные охотники выбежали из укрытия, и подошли к оленю. Он был мёртв!!! Убийцы повернулись к телекамере и скандировали:

– Успешно идет отстрел крупнорогатого скота в нашем регионе. Выполним план!

Замучен²ая Аро в сердцах отвернулась от низости и извращён²ой слякоти... Она так и не нашла Дрощнета.

6.

Смуглый вечер не спешил таить круглое солнце. А дедушки и папы бегали по нижнему песку в поисках детей. Вот только что они были здесь. Я решил помочь родителям. Скинул мокрые плавки, причесался по-человечески и пристроился к демонстраци² ищущих.

– Васька, Витька, Дуська! – кричали папы.

– Где вы, козлы? – кричали дедушки.

Ответа не было слышно. Только следы босых подошв уходили куда-то вдаль. Пробежав по пляжу несколько сот метров, мы увидели ребят возле старейшего пирса. Стран²ая картина возникла во взгляде художника. Мальчишки вдвоём стояли на выступавшем из воды камне, связан²ые между собой, и пели песню с двухголосным ка(но)²м. А девчонка Дуська, зачем-то одетая в морские водоросли, тыкала их палкой в живот, пытаясь столкнуть. У левого папы потемнело в глазах: ведь здесь не меньше пяти метров глубины.

– Стой! – закричали мы всем кол²ективом. От беготни у многих дедушек промокли рубашки.

– Ты что делаешь, негодяйка?!

Увидев приближающуюся грозу, Дуська от²олкнулась от камня и нырнула в воду. Навстречу ей уже плыл (па)². Он схватил дочку за волосы и спросил, что это значит.

– Да ничего! Мы в гражданскую войну играем. Они – красные моряки, а я... ЭТА, ну, и я их утопить должна.

Родители сняли детей с камня и стали наказывать. А я с чувством выполнен²ого долга повернул назад, насвистывая мелодию, которую не успели допеть «красные моряки».

«Сейчас приду, изготовлю себе пакетик для красоты. А если не будет чем заняться, вызову Аро,» – подумал я.

В море была вода! Волны ухали, блудила пучина. А ветер провожал в шею всех, кого видел за сегодняшний вечер. Только глянешь на него, и сразу пробуждается желание писать картину, да ещё с использованием чего-нибудь нового, искон²о сегодняшнего. С этими подругами-мыслями художник дошёл до своего гамака, набитого пастелью, олифой и пиненом, бухнулся в верёвочки и дырочки. Нашёл в кармане чёрную нитку и стал её испытывать. А окрепше² в солёной воде горло со звоном шептало:

– Аро, появись. Где же ты?

В меньшинстве своём чайки кричали о новых содержаниях воды. Их слушали, анализировали,... Может быть, эта Дуська с двумя мальчишками затеяла новую игру "в революцию". Слишком близким был их голос, озорной. Как полёт молодого мотыля. Вот он и сам пролетел. Бережёт крылья от горячего солнца, стремится уйти в тень. Напрасно! Большой красный диск скоро уйдёт за океанический горизонт, и песок постепен²о остынет. Однако, Аро не появлялась.

Кинув сломавшуюся кисть в урну, я набрёл на скудное здание берегового кафе. Там звучала музыка, а в интиме казалось нелюдно. Голодные псы ласкались у дверей, кусая деревян²ые ручки. Я погладил самого большого по хвосту, после чего захотелось пройти внутрь. Внезапно на моём хребте оказалась рука.

– Ну как это так? – опешил художник и повернул тормозную голову наизнанку. Там, за спиной находилась Аро.

– Смелей, шагай вперёд, – почему-то сказала она. И мы очутились в кафе. Вокруг кто-то возился за столиками. Кто-то хлюпал чаем. А глаза у меня воткнулись в небольшую эстраду. Там мужики– музыканты били в барабаны и виолонче(ли)² на трубах.

– Вот это да! – удивился я, снимая с ботинок полиэтилен, – Это же блюз!

Аро кивнула головой и тут же предложила:

– Танцевать?

– Ну... так, ведь так, впрочем, ну да!

И я был совсем косолап в танцевальном кружени² , хотя не замечал этого. Порой казалось, что сам окружающий мир переваливается с ноги на ногу, в то время, как движение собствен²ого тела было едва уловимо. На секунду перед глазами возникли серые холсты, но сразу ушли прочь. В самом деле, каким же я буду идиотом, если подумаю о технике наброска этого танца. Нет, всё, что творит Аро – не для холстов и даже не для бумаги! Об этом никто не должен знать... Нужно найти самому...

Главное дело находилось в том неповторимом камерном состояни², которое испытал на себе посредник холстов и природы. Просто всё лишне² осталось где-то за оболочкой. От²уда же поступало сюда и самое необходимое. Чувства, подобные эхолоту, отскакивали от всех сторон, пока не уяснили, что и у блюзовых музыкантов найдётся место, куда они запрятали коду и последний ак²орд. Вот тогда, уже после этого момента, можно обернуться и запечатлеть целое. Мы подошли к прозрачному стеклу, за которым успокаивалось море, и люди покидали пляж до завтра. Аро указала пальцем в тот пейзаж, объяснив:

– Море, пальмы.

– Да, – ответил я, – я тоже люблю окно.

А за пальмами рябел фон уходящего солнца. На картинах часто рисуют похоже², употребля² ласковые тона.

– Без прощания не было бы встречи, – сказала Аро, шевельнув свои разбросан²ые волосы, – так принято: все уходят. И рыбы, и Солнце, и я... Но, как Солнце возвращается, так и я пропадаю не навсегда. Хочешь пальму?..

Наверно, пальму я хотел; поскольку теперь, когда тот океан остался в океане воспоминаний; я подхожу к своей книжной тумбе, на её верхней плоскости стоит пальма. Хочется придать ей фон уходящего солнца. Она совсем небольшая. Я прикасаюсь к её ве²ро²бразным листьям и думаю: «Вот так да! Такое замечательное дерево. Интересно, а где они растут? Неужто, в Африке?..»

Часть вторая.

Кишонография.

1

Cе²в, как и я работал над положительными эр²ами в научном центре при нашем институте. Получилось так, что работа по кишонографи² нам досталась одна и та же. Подумав над годовыми цифрами, я схватил рейсшину, поработал с листом бумаги, и у меня получилось что-то типа воздушного шара.

– Шар, как шар, – сказал Се²в, – красный.

– Да, – ответил я грустно, – видимо ошибка.

И тогда мы его надули и отпустили.

С се²вской работой вышло посложней. Он оперировал тщательно. Не особо волновался. Просчитывал каждую положительную эр²у, и на его листе возникало множество штрихов, от которых поначалу кружилась голова.

– Возьми эту шпильку и закрути её к точке опоры, – попросил он, когда мы приступили к механической части. Я без комплексов выполнил просьбу и сразу обнаружил рождающийся шедевр:

– Се²в, это же птица!

– Вижу, что не тигр, – он почему-то сник.

– А (ка)²я?

– Не знаю, вальдшнеп, наверно, или коростель.

Я оглядел наш результат труда со всех сторон. Я почувствовал, что приближается комок радости. И думал, как бы сдержаться. Только Се²в, минуту назад работавший с научным упорством, вдруг почему-то опустил руки.

– Тебе что, не нравится?

– Знаешь, я в этой штуке не разбираюсь, – указал он на птицу, – я хотел другое.

– Тебе не нравится эта прелесть?!

– Хочешь? Дарю, – отрубил Се²в и отошёл от стола. Мы оба задумались. Мимо пробежала Маргарита Гурченко. Она хитрым взглядом обшарила наше времен²ое уныние и только тявкнула:

– Тоже мне, кишонографы! Вам бы только узоры пичкать.

Для нас это было самым большим оскорблением, и Се²в показал руками, что первым бросит в Маргариту кирпич. Я же ответил, что, одного кирпича, вероятно, будет мало, и что стоит подумать, как проучить подобных критиков. Только Гурченко за это время уже успела выскочить из лаборантской, оставив на паркете свой нестерильный след.

– Ладно, – вернулся я к разговору о птице, – люди мы не гордые, а подарок твой мне ещё как пригодится. Только помоги мне его отвязать от столика.

– А ты микроскоп убери, – поставил альтернативу мрачный Се²в.

Я убрал микроскоп, да так, что с тех пор научным сотрудникам его вовек не найти. Потом взял одной рукой птицу, а другой натянул пластырь, чтобы моему напарнику было легче отрезать. Но он вместо того , чтобы сделать тонкую полосу ножом, ни с того, ни с сего, взял метал²ический пистон и грохнул по пластырю.

Этим он поставил точку всем нашим трудам.

О выстрела мой вальдшнеп проснулся от математической летарги² и так сильно рванул, что я оказался не в силах его удержать. Птица молниеносно спрыгнула с предметного столика и, издавая довольно приятное щебетание, убежала через открытую дверь из лаборантской.

– Се²в, что ты натворил?! – закричал весь мой организм. Я выскочил следом и – лишь увидел в конце коридора быстро убегающие лапки, которые уже скрылись в лифте.

– Нет! Только не это-о!!!

Двери лифта мягко закрылись прямо перед моим носом. Не помню, сколько этажей я пробежал, чтобы добраться до выхода из научного центра. Помню то, что, прыгая по ступенькам, орал диким голосом:

– Задержите лифт! Эта штука не должна вырваться на улицу. Не пускайте её!

Так что все сотрудники по пути шарахались по сторонам и потом ещё долго не могли прийти в себя. А идущий навстречу доцент Афанасий Иваныч (Жи)²н от страха вскочил на перила и съехал по ним, как пионЭр, до самого фойе.

Главное, что никто не смог остановить моего убежавшего вальдшнепа. Приехав на первый этаж, он сразу выскочил из лифта и, не сбавля² скорости, прокурлыкал к парадным дверям, а они автоматически открылись, выпуская наш научный труд на свободу.

У последних ступеней я остановился и понял, что птицу мне не догнать. Потом, тяжело дыша всей диафрагмой, я обернулся. Увидел своего напарника Се²ва, многих других лаборантов. Все они чувствовали мою неудачу и, потупив взор, молчали.

– Извини, друг, – сказал Се²в, – я конечно виноват и не могу тебе помочь. Я не знаю формулы.

– Что же делать? – спросил я.

– Только ты сам можешь догнать своё счастье, – ответил кишонограф, консультируясь с толстой книгой, – немедлен²о отправляйся в путь за своим изобретением.

А Афанасий Иваныч добавил:

– Вспомни то, чему пытались тебя научить. И пусть тебе поможет удача!..

2

Когда я с поникшей головой проходил мимо институтского киоска, там вылез грузин-продавец и подмигнул мне. Открылись шторки и за стеклом показались различные товары: бутылочки с этикетками, заморские пирожки.

Я отказался от его гуманитарных креветок. И даже пива. Продавец вроде после этого потерял радушие и обиделся. Выходит, я опять оказался виноватым.

Ну что же оставалось делать, если не игнорировать всех окружающих? Мне нужно было сосредоточиться и спокойно вести поиск. И не взирать на посулы и помехи со стороны. А ведь ещё Се²в, помнится, на первом курсе доказывал такую теорему: «От пива становятся пьяными». Сколько было выслушано противоположных высказываний и антивыпадов. «Вечная отличница» Маргарита Гурченко усердно защищала свою курсовую работу «От пива не становятся пьяными». И у неё было множество сторон²иков. Но Се²в, к счастью, выиграл, набухавшись пивом «в дюпель», после чего завоевал авторитет в нашем научном центре.

Думая примерно так, я подошёл к маленькой речке. Над её берегами раскинулся газопровод. Отраженье железных труб бликовало в тёмной воде. Кажется, здесь водились щуки.

– Эй – эй, кто-нибудь!

– Тихо, не ори, – сказали сверху. Я поднял голову. На трубах сидели две лаборантки из нашего института, одетые по всей форме – в распираторах и халатах. Они вертели в в руках колбы и мензурки, и с помощью длин²ой верёвки брали пробы воды.

– Чё ты разорался? В тайге что ли? – просунула одна из них голову между труб.

– Я только спросить хотел. Тут вальдшнеп такой серенький не пробегал?

Они ответили:

– Нет, сударь, чайки, вот, летают. Утку тебе поймать можем. А вот вальдшнепа не видели.

Я развёл руками и пошёл в²ерх по течению реки. А напоследок обернулся на лаборанток, да прикинул в уме: «Ну чем не русалки?»

Выбраться из ущелья подле железнодорожного полотна мне помог стран²ый человек с хайратником.

– Ну чё ты лезешь, как электрик? Давай конечность, – говорил он, укрепившись на вершине. И когда я, лавируя между жестокой крапивой и гранитами, поднялся; человек затянулся очень длин²ой беломориной и тихо воскликнул:

– Ну что ты стоишь, как прачка? На вот, если хочешь, пыхзгни косячку.

– Нет, – ответил я, – это мне не поможет.

– А что?

– Не видел ли ты птицу такую, серую? Бегает очень быстро. Маленькая, типа вальдшнепа.

Человек с хайратником медлен²о выпустил из лёгких дым и так же медлен²о произнёс:

– А я думал, что это глюк! Был, пробегал здесь такой.

– А в какую сторону?

– Не знаю.

Чувствуя, что от него ничего не добиться, я перешагнул через железнодорожное полотно и направился было дальше, как вдруг услышал за спиной:

– Стой! – Я обернулся, – Так ты его ищешь?

– Да, ищу.

– Что, ж ты мне раньше не сказал, что ты от²уда... из кишонографи²? Вон, туда твой вальдшнеп побежал.

Ура!!! От этих слов на моём калькуляторе загорелась зелёная полоска азимута. Поблагодарить человека не удалось. Меня так сильно понесло вперёд, что я только успевал перескакивать через препятствия. Тропинка была узкая и шла по всем неровностям рельефа.

Чисто машинально я взял из азимута и показателей слов человека с хайратником цифровые дан²ые и случайно вывел какую-то формулу. Потом, правда, вспомнилось, что мы это когда-то изучали. Я остановился, взял в руки палку и принялся чертить формулу на тропинке. Не нарисовав даже трёх символов, вдруг моя рука замерла. В дециметре от неё виднелся свежий след птичьей лапы с плавательной перепонкой.

«Он, это его отпечаток», – со²бразил я, тут же достав линейку. След был четыре сантиметра в длину.

– Ты всегда так делаешь? – раздалось рядом. Я слегка понервничал: опять мне кто-то мешает произвести измерения.

– Мне нужна тишина, чтобы поставить величины в формулу.

– А зачем? – голос был очень знакомым. И во²бще казалось, что его источник находится в самой непосредствен²ой близости, только порывы ветра его относят по сторонам горизонта на километровое рас²тояние.

– Эта формула поможет мне поймать автора этого следа, – сказал я и стал прикусывать язык, ибо вспомнил, что распространяться про вальдшнепа безо всякого дела не следует.

– Да,– точно читая мои мысли, снова заговорил кто-то, – есть такие вещи, которые действительно нельзя превращать в шоу.

Я согласился:

– Иначе это будет предательством.

После минутной паузы снова прозвучал голос невидимки:

– А ты хорошо знаешь автора этого следа?

– Ещё бы! Я проработал над ним целый год.

– Иногда не стоит быть математически уверен²ым.

– Послушайте, может быть, конечно, весь наш научный центр построен зря, но результат-то нашей с Се²вым работы – реальность. Я же его прекрасно помню. И если бы мой напарник не заглупил бы тогда с метал²ическим пистоном, то птица так и осталась бы на нашем предметном стекле.

Оторвавшись от формулы, я встал и внимательно посмотрел по сторонам, но никого не увидел. И тогда продолжил:

– Премия нам с Се²вым за это полагалась. Но преми² не жалко. Просто обидно, когда долгий труд вылетает впустую.

– Понятно, – задумчиво произнёс голос.

И тут мне очень захотелось узнать, с кем же я говорю. Зацепившись за нижний сучок дуба, я подтянулся, залез до середины дерева и затем спустился, абсолютно не удовлетворившись. Прямо за ягодными кустами находилась поляна. От²уда почему-то потянуло чем-то близким, я сразу направился туда. И когда вышел на солнечный свет, то всё стало ясно.

Прямо на траве посреди поляны сидела девушка. Она меня не видела, потому что смотрела в противоположную сторону. Но стоило мне слегка приблизиться, как она вдруг повернула голову и тихо сказала:

– Понимаешь, то, что ты называешь вальдшнепом, на самом деле – часть меня. Я с ней – неразрывное целое.

– Как? – Я совсем растерялся, – но мы же вывели формулу.

Взгляд упал на траву. Вокруг девушки , ласково курлыкая, кружился маленький вальдшнеп – та самая птица, ради которой я совершил этот путь.

– Видимо, есть такие формулы, – грустно ответила моя собеседница, – которые способны повлиять на пространство.

– У нас это называется кишонографией.

Я во²бще-то был не особо разочарован, просто не знал, как дальше поступить. Но девушка сама поднялась с зелёной травы, и вальдшнеп забрался к ней на ладони.

– Ты не унывай. Ведь твой труд не вылетел впустую. И потом, кто знает, какого измерения вы в своём центре ещё коснётесь. Да ты и сам всё прекрасно знаешь...

После этих слов я неожидан²о всё понял. И, как никто другой, обрадовался тому, что проник в курс дела. Я сумел только улыбнуться и произнести:

– Аро, я узнал тебя!

Она слегка прищурила глаза и тоже приятно в ответ улыбнулась.

Потом у меня возникло желание погладить на прощание милую птичку. Но прикоснуться к серым перьям не успел. Образ молниеносно растаял.

Как в порядке вещей...

И тут пролился короткий дождь, стирая мои надписи на тропе...

Но свободное чувство, охвативше² тогда мою натуру, осталось. Вернувшись в лабораторию на следующие сутки и, не отвечая на рас²просы научных сотрудников, я нашёл Се²ва, склонившегося над микроскопом, и первым делом сказал ему:

– Друг, будем выводить новую формулу!

Часть третья.

Невский сон.

1.

В ночь на 24 июля была гроза. Деревья кидало из стороны в сторону, и при каждом ударе грома вспоминались старые публикаци² о жертвах непогоды.

Я как раз заглянул к Се²ву, чтобы проконсультироваться насчёт микроскопической формулы с положительными эр²ами парадоксального порядка. Се²в не спал. На его письмен²ом столе лежали какие-то бумаги, рядом стоял микроскоп. Сам же он, скрестив перед собой руки, стоял у окна и смотрел на вспышки молний. За тонкими стенами комнаты иногда раздавался визг. Это пугливые лаборантки с кафедры технического оснащения таким образом реагировали на атмосферное явление.

– Привет, Се²в, – поздоровался я, по наглому заваливаясь в комнату.

– Да мы с тобой сегодня виделись.

– А вот и нет. Уже полночь. Поздравляю тебя с суб²отой.

– Взаимно, – ответил Се²в, отворачиваясь от окна, – что там у тебя?

– Да вот, маленькая формула.

– Опять эр²ы парадоксального порядка?

– Ты, как всегда, догадлив.

Мой друг вздохнул:

– Как же мне это всё осточертело! – и выхватив у меня тетрадку, поднёс её ближе к настольной лампе.

– Согласен, скучновато, – ответил я, – но в любом случае наша задача – продолжать вычисления в том же духе, ведь результат стоит труда.

Я не стал дальше развивать мысль. В такую погоду было не до дебатов. Хотелось молча наблюдать за грозой. Я подошёл к окну.

Через минуту Се²в вернул тетрадь с короткой рецензией:

– Всё неправильно.

– Да и фиг с ней, – решил я, – потом пересчитаю.

Заиграло радио. Знакомый голос Яна Андерсона пел про шум в джунглях. Се²в больше всего на свете любил груп²у Jethro Tull, всё мечтал записать полное собрание сочинений. В этот момент он замер, сделал чуть погромче и уселся на подокон²ик. Действительно было здорово. За окном ослепительная молния, шипящие капли. А в динамике – самая прекрасная музыка – Jethro Tull.

– Знаешь, – тихонько сказал я, – а Маргарита Гурченко просила передать, что вы завтра собираетесь в 9 утра возле фойе.

– Ты насчёт соревнований? Так я и без неё знаю. Кстати, хорошо, что напомнил. Надо спортивную форму что ли поискать.

Се²в спрыгнул с подокон²ика и стал рыться в шкафу. Было слышно его тихое ворчание:

– Гурченко, ох уж эта Гурченко! Подошла вчера и говорит: «От нашего института ты поедешь в Питер на соревнования. Мы, типа, не зря тебя выдвинули, так что смотри, не подведи!» а сама ржёт, как принцес²а. Ты во²бще то что о ней думаешь?

– Не знаю, – ответил я, рас²лабившись, – по-моему мы без неё лучше бы работали. Зачем её старостой выбрали? Она ведь только под руку лезет и критику свою лепит неуместную.

– Вот и я говорю – дура.

Спортивная форма была найдена, и Се²в вылез из шкафа. Гроза постепен²о кончалась. Мы выпили чаю и принялись очищать стол от макулатуры, чтобы на нём можно было вздремнуть до утра. Кидая исписан²ые листы в урну, я спросил товарища:

– За соревнования боишься, переживаешь?

– Не особо, – ответил он, – мне то что, прыгну, на сколько смогу. Главное, чтобы планку увидеть, да чтобы шест не сломался. Я ведь за наш институт выступаю!

Мы посмеялись. Когда расчистили стол, то на нём прояснилась большая фотография под стеклом. Видать, Се²в её берёг, как зеницу ока.

– Это фотография моего клас²а, – сказал он, – вот это Качок, это наш клас²ный, это я. А это – Наташа.

Тут Се²в сделал такую мечтательную мину, что я перестал обо всём спрашивать. Но он продолжил:

– Она, между прочим, живёт в Питере. Как бы я хотел её встретить! Я вот был недавно на вечере встреч выпускников-одноклас²ников. Знаешь, все остальные так изменились: бабы стали ужасными, перезамужались; мальчишки повзрослели и превратились в блатных. А она всё та же. Такая юная и хорошая. И я никак не мог к ней подойти. И сейчас даже не знаю, смогу ли. Да! Она тоже любит Jethro Tull! Представляешь, для любой другой девчонки – это же аномалия! А она любит. Одна из всего клас²а...

Я слушал Се²ва и, честно говоря, завидовал ему. А глаза закрывались, как будто знали, что мне приснится. Уже в полузабытьи Се²в предложил мне поехать с ним в Питер в качестве болельщика. Мне очень хотелось, но я ответил:

– Не могу. Завтра день тяжёлый.

И он уснул, подставив ладонь под голову. Затем через пять минут перевернулся на другой бок и сладко прошептал:

– Наташа!

Я поднял голову, посмотрел на его сон, и не сказал ни слова.

2.

В Питерском небе летал воздушный змей. Он был красив, словно соткан из перламутра. Се²в лежал на матах, смотрел на небо и не обращал внимания на крики тренеров. Змей ему нравился. Напрягая зрение, можно было заметить нитку. Она уходила далеко вниз за пределы стадиона. Где-то в этом городе жила Наташа. Может быть она уже успела выйти замуж и зарасти бытовыми проблемами. Но Се²в не хотел в это верить, он верил, что Наташа увидит знакомую фамилию в афишах и придёт на стадион.

– Эй, долго ты будешь валяться? – оборвал ностальгию знакомый голос. Маргарита Гурченко в ложно-спортивном костюме с выставлен²ыми на пояс руками смотрела на него в упор. «Сколько это будет продолжаться?» – подумал Се²в. немного отдохнув, он встал с матов и направился на исходную, делая пару размашистых рывков руками. Помощник протянул ему шест. Ещё один пробный прыжок – и можно было идти на зачёт.

Се²в разбежался, взлетел, от²олкнулся от шеста и по-мужски перелетел через планку. Кто-то захлопал. По стадиону пустили фонограм²у популярной музыки.

– Молодец. Теперь давай прыгай, чтобы на табло цифра загорелась, – опять встала над душой Гурченко, – смотри, не подведи наш институт!

Се²в думал о своём и молча чего-то ждал. Ему дали новый шест. Серьёзный голос объявил его в динамике. На трибунах появился народ. И чувствовалось, что все смотрят на него. Но внутрен²ий голос всё громче твердил:

– Она где-то здесь рядом, она должна быть в толпе болельщиков.

Спортсмен наклонился вперёд и побежал с ускорением к планке. Шест в его руках дрожал и вдруг на половине пути... переломился (по)²лам.

Се²в в недоумени² остановился. Вокруг засвистели:

– Судью на мыло!

А один гражданин с бакенбардами крикнул:

– Шайбу, шайбу!!!

– Тысячи извинений, – сказал судья, – вот тебе другой шест – он не сломается.

«Да, – подумал Се²в, – вам только доверять». И увидел, как загорелось табло. Но, чуть скосив глаза на зрительскую трибуну, он ясно разглядел знакомое лицо.

– Вот она, – шепнул внутрен²ий голос.

– Сам вижу, – ответил Се²в. В солнечной толпе едва различимым зайчиком находилась Наташа. Она не хлопала в ладоши, не свистела и не топала ногами по трибуне. Она матовыми глазами смотрела то на планку, то на прыгуна. «Совсем не изменилась», – мелькнуло в сознани².

Се²в посмотрел на свои мускулы, крепко сжал шест, словно копьё, и помчался брать высоту раньше сигнала. Ну кто виноват, что жюри не совсем успело подготовиться.

В это время Маргарита Гурченко ела бутерброд с брынзой и подавилась. Жестокий кашель заставил её уйти в туалет. Так она и не посмотрела, как мастера покоряют шестиметровые высоты.

Се²в упал на пол и уже ничего не слышал. Трибуны ломились от восторга. На телеэкранах показывали повтор. Ком²ентаторы крутили большими зрачками, постоян²о используя в своём лексиконе слово «сенсация».

В Питерском небе летал воздушный змей. Лежащий на спине Се²в искал нитку. Но её не было. Змей оторвался и улетал всё выше и выше. Поток тёплого воздуха играл с его хвостом.

– Наташа! – дёрнулся Се²в, вскакивая с мягкого мата. Взор его пробежался по трибуне. Наташи там не было. Только шальные болельщики махали транспарантом. «Нет, – заупрямился внутрен²ий голос, – она ведь где-то рядом». Взволнован²ый Се²в увернулся от протянутых когтей Маргариты Гурченко и от подножки главного судьи. Он не разбирал, что люди орут ему вслед, но бежал через открытые ворота стадиона на набережную. Быстро пересёк проезжую часть, чуть было не задев мотоцикл. «Правильно, – указал голос изнутри, – вот она».

Наташа шла быстрыми шагами в сторону Васильевского острова. Сверху кричали чайки, а красивая Нева, волнуясь, блестела под разводными мостами. Точно какой-то призрак, вокруг девушки то исчезала, то появлялась не то кошка, не то собака, вроде как привязан²ая на поводке. Но один раз она так пропала, что каждый убедился бы, что хозяйка идёт одна.

Се²в позвал её. Наташа обернулась, и ему показалось, будто она стала после этого двигаться ещё быстрей.

Учась в школе, Се²в никогда не видел одноклас²ницу с улыбкой. Да, её образ всегда был прекрасен и юн, но строгие губы, похоже, не имели опыта растягиваться. За это свойство он любил её ещё больше. И часто бредил во сне, возвышаясь, точно обретая крылья.

Вот и в этот момент Наташа обернулась и посмотрела на Се²ва таким же слегка нахмурен²ым взглядом. Узнала! Но вдруг завернула и по камен²ым ступеням помчалась вниз. Там, у самой кромки воды, бликовала на солнце (ка)²я-то хибара из серого материала. «Похоже на баржу», – подумал Се²в, увидев, как со²ружение смешновато покачивается на воде. Наташа исчезла там.

Пахло сырой рыбой. После гранитных ступеней начался березовый помост. А в Неве не было уже видно отражений дворцов, особен²о близорукому. Волны передавали цвет вечернего неба, искажая его ровность своими рёбрами. Се²в шагнул на баржу, тихонько огляделся, затем свернул руки в трубочку у самого рта. Ему захотелось крикнуть: «Наташа, где ты?» Но он не издал не единого звука. За натянутой рыболовной сетью сидел старик и пристально смотрел на Се²ва.

И Се²в окаменел. Внутри головной сферы стал возрастать непонятно откуда взявшийся гул. Возможно, сказывалось переутомление на стадионе, или этот марш-бросок от болельщиков...

– Наташа, – рявкнул весь внутрен²ий мир. Се²вские глаза постепен²о открылись и глянули на старика. Тот читал стихи. Громкий голос звенел по дереву палубы, заставлял сжимать уши, был резок и по объёму напоминал саму реку Неву. Из стихов Се²в не запомнил ни строчки, но как-то понимал, что они важны. Он слушал чтеца и медлен²о входил в новый мир, который ему уже нравился. Когда прозвучала последня² строка, старик повернулся и обычным голосом сказал:

– Выходи, дочь. Перестань прятаться.

Под капитанским мостиком дрогнула занавеска, и из каюты вышла Наташа, одетая во что-то уже другое. Увидев её, Се²в сразу успокоился и теперь уже точно понял, что уходить отсюда ему совсем не хочется. Всё разворачивалось словно по ходу своих мыслей.

– Понимаешь, какие гости? – непонятно спросила она у старика, что собирался укутаться своей бородой. Получив утвердительный ответ, девушка сде(ла)² так, что воспаление неба стало в округе ещё прозрачней, а время достигло отметки, когда разводят мосты. Она просто приблизилась в Се²ву и осталась с ним наедине. Она знала, с чего начать.

– Всю жизнь от меня уходишь?

– Неправда, – быстро ответил мой друг. Вот и сейчас требовались какие-то доказательства любви. Хотя Се²в знал, что если попытается взять за руку, то одноклас²ница не позволит, увернётся, как от огня. Такая натура! Се²в посмотрел на холодную воду Невы и от себя добавил:

– Наташа, сколько у тебя сейчас в кол²екци² альбомов Jethro Tull? Вот что хочу спросить.

И вдруг она первый раз за всю историю улыбнулась. Конечно, она ответила, что ещё не считала. Но поставить сейчас кас²ету – это нужно.

Оторвавшись от штурвала, старик-капитан крикнул, сперва перевесив верхню² часть корпуса через перила:

– Вот что, друзья. Завтра утром уходим в открытое море.

– Правильно, – согласилась Наташа, – ну что, Се²в, остаёшься с нами?

Неуместный вопрос даже порвал флаг. Конечно, как можно было не остаться?

– Тогда помоги убрать трап. Завтра баржа унесёт нас далеко и станет нашим д(ом)².

Облака над северным городом намы(ли)² свои головы шампунем. Се²в рванул трос и порезался. Когда Наташа стала бинтовать его рану стерильным из аптечки, он всё-таки взял её за руку своей здоровой рукой. И вдруг стало хорошо. Слушая знакомые песни на английском языке, Се²в молча плакал, развлекательно думая, что нескоро, очень нескоро встретит друзей из научного центра при нашем институте; туман²о размышлял о родителях. Но был уверен, что теперь останется со своей мечтой. И в этом сне спокойно и ровно работала грудная клетка, умерен²о тикали настен²ые часы, раскидывала полутона прекрасная ночь. А с ней незаметно ступало грядуще²...

Часть четвёртая.

100 дней.

1.

Баржа плыла долго и славно держала равновесие на воде. Старый киль был обточен и наполовину обглодан водяными пауками. Капитан, что стоял в рубке, держась за штурвал, всегда смотрел вперёд. Он очень боялся налететь на мель. Иногда раздавался звонок – тогда вся команда собиралась за одним столом, и кто-то в белом угощал всех едой. Иногда бросали якорь и просто отдыхали.

Эти матросы успели побывать и в Африке, и в Япони², где работали в три смены. Там им не разрешили выйти на берег, и они от обиды всё время грузили мешки с зерном и хлопком туда-сюда. Эх, да что говорить! Тяжела жизнь матроса.

Вот, после всех скитаний баржа заплыла на речку Шанка. На обоих берегах крутили крылами ветровые мельницы. У воды стояли байдарки. И целые гроздья белых и жёлтых кувшинок проплывали под носом баржи. Её Без-без заметил в момент швартовки к пристани. Очень удивился: в этих краях кроме байдарок и лодок другие суда вроде не встречались. Раздумье: спуститься, или остаться на берегу?

Без-без окинул взглядом всё своё хозяйство. Дом, одинокий сарай и две собаки – всё находилось в спокойстви². Раздался гудок. Баржа причалила к пристани.

– Встречайте! – крикнули от²уда.

Без-без медлен²о спустился к речке. Увидел несколько людей с улыбками, которые приветствен²о махали руками.

По небольшой доске они перешли на берег. Впереди был человек в каске.

– Здравствуй, – сказал он Без-безу и протянул руку.

– Здравствуйте, дяденьки.

– Нет, – усмехнулся пришелец, – у нас не только дяденьки, а есть ещё и тётеньки. Мы – экспедиция!

Последний из семи человек спрыгнул с доски на камень пристани, да и выкинул доску на берег.

– Знакомься, – сказал тот, что был в каске, – я – капитан, это – Се²в, а это – Наташа.

– А остальные?

– Остальных ты скоро узнаешь. Но для начала скажи, это – дом Торниоэлы?

– Вы правы. Вот её дом.

– Тогда веди нас к ней, если она ждёт.

Покинув берег Шанки, Без-без повёл людей к дому. Экспедиция шагала, переступая зародыши желтых тюльпанов, акаций и хвойных деревьев-магов. Открылась слабая калитка.

– Что же твои собаки не кусают друг друга, – спросил грамотный Се²в, – почему не лают?

– И лают, и кусают, – ответил Без-без, – просто я им цепи укоротил, и они теперь достать не могут.

Да, была видна его правота. Собаки иногда натягивали цепи, подходили друг к другу, но достать не могли – существовал зазор 10 см.

Как оказалось, Торниоэла давно уже ждала экспедицию. В скрипящем доме гости разместились с трудом.

– Добрый вечер, – сказал капитан и, сняв каску, поклонился курдючному камину, на котором лежала хозяйка, тая невзгоды. Из– под лавки вылез карлик и тихонько заиграл на скрипке.

– Садитесь, – разрешила Торниоэла, помоги им, поставь чай, мой юный Без-без.

Матросы застегнули ширинки и уселись прямо на пол – им было не привыкать. Наташа прислонилась к занавеске. А Се²в изъявил желание порезать печенье, и ему на кухне дали большой тесак.

– Мне уже становится трудно, призналась Торниоэла, – так что слезать отсюда я не буду, а к вам поверну свою голову.

– Ничего, мы не против, – гаркнули матросы.

– Ну, капитан, что у вас новенького?

– Да я, право, не знаю. Только старенькое. А пусть кто-нибудь из матросов чего-нибудь скажет. Чего нового, Дыспейдж?

Молодой шатен в бескозырке встал, словно вышел из строя, шагнул на середину комнаты и загорланил:

– Из-за острова на стЁржень!..

– Не то, не то, – закричал Се²в и прибежал с кухни, держа в руках нарезан²ое печенье. Сильне² всех напугался карлик. Он замолчал, спрятал свою скрипку в футляр и попытался залезть обратно под лавку. Но его остановили:

– Не волнуйся, играй дальше. Всё в порядке.

И через минуту вновь зазвучала спокойная мелодия. Без-без принёс чай. Уважаемые гости сели круг да около, легко подвергаясь нападению мечты, задумались, глядя на то, как их кружки наполняются горячим вечерним напитком.

Где-то на улице что-то залаяло.

– Я пойду собак проведаю, – попросил Без-без.

– Иди, – разрешила Торниоэла, – иди, проведай собак. Иди! Собак проведай.

Без-без вышел на улицу. Постоял в молодой темноте. Посмотрел на причалившую баржу. Она неплохо смотрелась с габаритными огоньками. На палубе кто-то прохаживался.

– Эй! – крикнул Без-без.

– Эй! – ответило ему эхо.

– Вы как разворачиваться-то будете? Речка совсем маленькая. Наверно даже задним ходом не выйти.

– Вот и мы не знаем, – ответили с баржи, – такие вопросы пускай капитан решает. Мы его сюда идти не заставляли.

Безинские собаки держались в нормальном положени². Стояли и смотрели друг на друга, раз в полчаса рыча о чём-то своём. Без-без погладил добрых псов по головам, затем пошёл в дом.

А там уже слегка повеселевшие от крепкого чая гости зачинали правдивые истори²:

– Помните, в какой мы шторм попали? Палубу качало, корму заносило. А дождь с грозой так и хлестал. Думали – всё, швырнёт о скалы. Но молодей капитан! Умело он тогда штурвал повернул, и наша баржа ак²уратно на мель села!

– Это ещё что! – поднял руку Дыспейдж, – а как на нас в Алжире докеры напали! Злые и во²ружен²ые. Да прямо ночью. Вот пальба-то была! Хорошо, что капитан успел стоп-кран нажать. Так эти незван²ые гости в трюм-то и попадали!

– Да, – молвили матросы, – вот такой наш кэп!

– А помните, что было в Конго, – не унимался Дыспейдж, – страшное дело.

– А в Боливи²?

– А тогда, возле экватора, – вспомнил матрос по имени Семён.

– У – у! Точно! – пропели матросы.

Без-без добавил варенья в чай. Гости наслаждались достойной жидкостью, пахучей и горячей. Задумавшийся карлик тянул смычком си и фа-диез. На самой вершине камина старая Торниоэла начинала дремать. Годы брали своё – сну уделялось уже много времени. Она догадывалась, зачем в этот край прибыла экспедиция. Все эти разговоры матросов звучали для отвода глаз. Торниоэла приоткрыла глаз и посмотрела на капитана. Он выделялся одним молчанием на фоне остальных шумящих. Она его знала как давнего знакомого. Вот и сейчас в столь поздне² время его голову его голову терзали разные думы. По серьёзному лицу хозяйка поняла, что капитана интересует тайна, которую она, Торниоэла, прячет в одной из комнат. Экспедиция не уедет, пока не найдёт это.

А ночь уже давила бархатом и лимон²ым светом. Сегодня как раз было полнолуние. У берега Шанки приятно пели земноводные, спрятав свои бесхвостые тела между листьев кувшинок. Карлик завершил свою музыку, посмотрел в окно и таким же задумчивым голосом произнес:

– На сегодня всё. Теперь скидывайтесь по троячку, – и подставил копилку для монет.

– Да, поздно, – поднялись со своих мест Се²в, капитан и Дыспейдж, – пора спать. Завтра много работы.

Торниоэла выглянула из-за камина:

– Спокойной ночи! Без-без покажет вам, где туалет. И собак проведай, проведай собак, Без-без.

А сама повернулась на другой бок и надолго задумалась: «Да, капитан будет искать тайну. Что же делать, как сбить его со следу? Главное – не под²аваться на его провокаци²». Всю будущую ночь камин подвергался влиянию бес²он²ицы.

2.

Утром покапал грибной дождик. Вода вышла из берегов, и баржу снесло вниз по течению на 150 метров. Вся дружина добрых молодцов в тельняшках после зарядки занималась только тем, что шла по берегу и тащила судно на место при помощи канатов. Уж теперь привязали к пристани покрепче.

Без-без делал утрен²ий обход своего хозяйства. Сначала покормил собак. Потом посетил одинокий сарай. А дальше его позвали в дом. Дело вот в чём.

Торниоэла нагадила в углу своего камина. Без-безу пришлось убрать крошки табака, которые она просыпала, просыпаясь.

– Фу, – сказал он, как настоящий слуга и, смахнув всё в совок, перестал чихать навсегда.

– На сколько вы хотите у нас остаться, капитан? – спросила Торниоэла.

– На сто дней, – произнес гость и прищурил хитрые очи.

– Да вы пока садитесь, завтракайте.

– Уж конечно, не откажемся.

Сели. Без-без несколько распалился, бегая на кухню и обратно. Были поданы фрикадельки, красные и смятые. Специально с баржи принесли осетра. Разложили по мискам горячие овощи. А Се²в притащил нарезан²ое печенье.

Одна Торниоэла никуда не двигалась. С высоты своего камина она смотрела на экспедицию. Думы её приближались к тому, что ещё немного – и будет найден выход из положения. «Так значит, говоришь, капитан? На сто дней? Ну хорошо, – вывела про себя Торниоэла, – посмотрим, сколько ты выдержишь.»

И тут после бес²он²ой ночи она по-настоящему рас²лабилась, согласившись с серым сном. В голове её зрел гениальный план.

3.

Мало-помалу скучающему Без-безу принялись надоедать члены экспедици². Как-то вели они себя стран²о. Всё вынюхивали что-то, допрашивали по пустякам. А работали очень мало. Обычно в 11 утра они фотографировались на фоне одинокого сарая, задавали Торниоэле глупые вопросы и уходили на вершину холма брать пробы грунта.

– Зачем вы копаете? – хотел было узнать Без-без у капитана. И сразу заметил, как тот всякий раз искусно уклоняется от ответа.

Гости расшатали и психику скрипача-карлика. Ему пришлось всё чаще злиться. Возле камина он, обижен²ый на весь мир, повесил воздушный шарик. Скрипка молчала, а он часто сидел на расчёске и глотал слюни.

«Ладно, капитан, постоян²о думала Торниоэла, – вот придёт время, и ты будешь наказан».

Время скоро пришло. Сперва за свои поступки пострадал матрос по имени Семён, который отличался особым рвением к познанию того, чего матросу знать не надобно. Он зачем-то протиснулся между безинскими собаками как раз в месте зазора 10 см. Присел на карачки, пёрнул и стал будто бы чего искать у них в шерсти. Конечно, собаки не выдержали такой наглости, да обкусали его с двух сторон. Окровавлен²ый, с черепно-мозговой травмой, Семён пожаловался капитану. А тот ещё вдобавок наградил неудачника подзатыльником и тихо сквозь зубы произнёс:

– Сам виноват, Сенька. Ведь предупреждал я тебя: действуй крайне осторожно!

Эти слова слышал Без-без, хотя они прозхвучали явно с целью не коснуться посторон²его уха. И Без-без сразу понял, что матросы фотографируются на фоне сарая и подходят к собакам неспроста. Значит, они выполняют приказы капитана. Все эти пробы грунта, воды, поперечные разрезы кувшинок – лишь для того, чтобы отвлечь внимание. Тайна Торниоэлы – вот, что волнует экспедицию.

На покусах моряка Семёна дело не остановилось. Несколько раз во время ужина у капитана из рук сам по себе вылетал кубок с горячим чаем. Причём кубок падал на стол и не разбивался, а вот его содержимое мгновен²о испарялось в воздухе.

– Что же это за выкрутасы? – бурчал капитан, и все замечали, как нервно тряслись при этом руки в золотистых рукавах, украшен²ых якорями.

Затем два раза на голову Дыспейджу падала электрическая лампа накаливания. А падала она совершен²о с неожидан²ых мест. Первый раз упала со шкафа, а во второй – вылетела навстречу из водопроводного крана, слегка поранив лицо.

– Как по-твоему, что это? – спросил Дыспейдж Без-беза.

– По-видимому, это западло, – ответил тот.

А примерно в пятую ночь начались основные полтергейсты. Один из матросов имел неосторожность пойти в туалет в почти абсолютной темноте. Назад он не вернулся. По его следам пустили Се²ва. Се²в обошёл с фонарём все углы, заглянул на тер²асу и никого не нашёл.

– Искать не уме²шь, – выругался капитан и, взяв фонарь, отправился сам. Он открыл дверь на улицу, шагнул на тропинку. Посмотрев по сторонам, сделал несколько шагов в сторону Шанки. И тут внезапно заметил, как медлен²о потух фонарь. Капитан встряхнул его несколько раз. Бесполезно. Тяжёлый страх сковал мышцы лица. Совсем рядом над капитаном склонился очень высокий человек на одной ноге.

– Привет, адмиралище! Я – пугало!!!

Две твёрдые конечности схватили капитана за горло. Он издал громкий хрип, но всё тело свело, и освободиться не удалось.

– Что, дрожишь? Я тут давно тебя жду!

– Не-ет! – дёрнулся несчастный и, освободив правую руку, от²олкнул от себя что-то жёсткое. Оно упало в траву и страшно взвизгнуло. Тут в этой кромешной темноте резко вспыхнула луна.

Капитан закричал и пустился к дому. Тёмные стены наводили ужас сквозь крик. Где-то возле баржи прозвучали два взрыва. Капитан боялся обернуться. Шаря руками по стенам черного дома, он искал дверь. Но она словно стёрлась неведомым ластиком.

– Команда, на помощь!!! – заорал он безнадёжным голосом, солидно отбив кулаки о твёрдую стену.

– А, вот ты уже где? – послышалось за спиной. Теперь уже ярко осветилось луной приблизивше²ся лицо высокого человека на одной ноге.

– Уйди прочь!

– Да нет же. Я не уйду! Я – пугало!!!

Капитан ещё сильне² дёрнулся, но сразу был сбит деревян²ой ногой. Сверху на него что-то просыпалось. И хаотичное переплетение непонятных звуков надолго зависло в ночном кошмаре.

Наутро его нашли в одиноком сарае. Капитан лежал на соломе, опустив бороду в поилку для кроликов. Без-без обошёл своё хозяйство (и собак, конечно), открыл дверь сарая – и вот тебе раз!

– Капитан! – затормошил Без-без лежащего обеими руками. Ответа не было. Только рядом из подземного хода вылез карлик, вытер губы и вышел через дверь, прогнусавив фальцетом:

– Капитан, капитан, отряхнитесь!

– Иди, скажи Торниоэле, пусть помощь пришлёт, – попросил Без-без карлика, – тяговая сила нужна.

Через 15 минут вода и нашатырь привели капитана в чувство. Се²в и Без-без перетащили неудачника в дом, а Наташа шла сзади и периодически давала капитану хорошего пинка. Но ему было всё равно.

В доме гудели матросы, обсуждая прошедшую ночь:

– Да, братцы, что-то здесь не так. Меня ночью (ка)²я-то фигня за волосы таскала. Думал сон, да ведь запах остался. И все руки отчего-то в скипидаре.

– А я-то как влип, – признался нашедшийся матрос, – иду к туалету, открываю дверь, а там ещё одна. Ту открываю, а там – ещё одна. Долго так открывал. А потом обернулся – ваще безобразие: стоит такой длин²ый, чёрный и арбуз лопает. Хотел я ему, значит, нашу «флотскую рулетку» показать, да он как шибанёт меня дубиной...

– В общем, пора нам отсюда уплывать, – сделали вывод матросы, – зря нас капитан задерживает. Никаких сто дней мы тут не продержимся, только время потеряем. А место тут и вправду нехороше².

После этих слов капитан открыл глаза и сильным движением встал:

– Это что, бунт на корабле? Это кто же здесь не продержится?

Без-без принёс и рас²тавил по столу чай. А от стро(го)² капитанского голоса чашки позвенели. Вроде как назревала разборка.

– Вы что, забыли, кто вы есть? – продолжил кричать капитан, – Вы же морские волки! А на всякие детские чудеса внимание обращаете. Ишь, «место нехороше²»! я вам покажу, нехороше². Работать надо лучше, тогда никаких фокусов происходить не будет.

– Я согласен с капитаном, – сказал матрос Семён, демонстративно порвав на себе бинты, – мы ведь ещё и не в таких переделках бывали. А если главный сказал «100 дней», значит имен²о на столько мы здесь и останемся.

На фоне разрастающегося шума Торниоэла показала жест Без-безу:

– Иди сюда.

Он подошёл и невольно удивился, увидев Торниоэлу, до этого лежавшую неподвижно, развернувшуюся на камине на 180 градусов.

4

– Слушай, – сказала Торниоэла, наклонившись над самым безинским ухом, – как ты думаешь, долго они ещё будут пугаться моих ночных кошмаров?

– Не знаю, по-моему, скоро к ним привыкнут, – ответил Без-без, – видишь, каких героев из себя строят. Пока хотят остаться.

– Что же делать, как их отправить из этих мест?

Торниоэла сильно переживала и скрипела ногтями по плиткам камина. От напряжения у неё вращались по часовой стрелке глаза, и появлялась одышка. Без-без и сам всё понимал, но ему было жалко от²ого что не мог ничего придумать.

– Сходи к ней, – наконец шепотом попросила старая, – поговори, попробуй успокоить. Ведь ей тоскливо.

– Думаешь?

– Думаю, – со строгой уверен²остью завершила диалог Торниоэла. Юный Без-без постоял, нахмурив брови, и лёгким движением вышел из известных комнат, вышел незаметно, стараясь быть невидимым для всяких там матросов, капитанов и во²бще людей.

Никто в далёком проеме чердака не сумел бы найти эту дверь. Находясь возле неё, всегда чувствовалось проникновение в иную сферу. Пропадала любая боль. Всегда было невозможно определить, из какого материала дан²ая плоскость.

Едва коснувшись оперением сжатого газа, Без-без просочился туда. Услышал лёгкий звон:

– Не бойся, я не сплю.

Где-то проступил голубоватый свет; пробежал его луч из круглого окна, прижался к звеньям тяжёлой цепи, висящей на стене кирпичной кладки.

– Это я, Без-без.

– Проходи, подымись на ступени.

Темнота мешала с привычной скоростью расширить зрачки. Громыхнув блестящей жестью, мимо безинских каблуков прокатился старин²ый шлем. Потом пискнула мышь, испаря²сь в норе. Медлен²ое эхо:

– Причины держат меня, давно заставив привыкнуть к этому воздуху. Знаю, что после этого ветер мне будет какое-то время чужд.

– Да, это верно, но потерпи ещё немного, – ответил Без-без, – они хотят остаться здесь на сто дней.

– Какой утомительный срок!

– Но иначе нельзя. Понимаешь, ведь ты – та самая тайна, которую ищет экспедиция.

Тишина зевнула в бездон²ом пространстве, озарив одну сторону слабым красным светом.

– Ладно, ступай. Только скажи, – голос изменился до прелестной тоски, – скажи, там, снаружи, небо всё такое же, что и раньше? Чистое и бескрайне²?

– Да, кажется такое же.

– А море так же шумит, кидает волны на камни и так же манит в прохладные и великие дали?

– Наверно. Не знаю, я на море давно не был, – ответил Без-безушка, – а на речку каждый день хожу. Купаюсь.

И словно шлёпнуло по голове. Вокруг снова резко определился чердак. И лестница, ведущая в комнаты Торниоэлы, находилась, как всегда, на своём месте.

Без-без вернулся, поставил чай, дошёл до курдючного камина, увидел вопрошающую (ми)²ку хозяйки, да, решив ответить одним жестом, показал ей растопырен²ые указательный и мизинец.

– Хэви Метал²? – не поняла поначалу Торниоэла.

– Да нет, – и Без-без повторил жест.

– А, значит всё в порядке?

– Да, всё в порядке.

5.

Прошла ещё неделя. Гости совсем распустились. И на страшные и опасные для жизни полтергейсты смотрели как на ерунду. Если ночью на кого-нибудь из членов экспедици² нападал призрак с длин²ыми щупальцами, принимался душить, кошмарить; то вся команда, во²ружившись дубинами и невелирными рейками, давала отпор всему, что мешало пребыванию в доме Торниоэлы. Чтобы из рук капитана не вылетал кубок с горячим чаем, ему нашили перчатки с магнитными вкладышами. И кубок теперь сидел в руке надёжно, хотя и пытался станцевать вниз. Чтобы Дыспейдж не страдал от падающей лампы накаливания, ему на голову присобачили ведро с дырочками. Кстати, это было смешно. И карлик-скрипач всякий раз, встречая Дыспейджа, падал в обморок от смеха и несколько раз в день менял трусы.

А наглость капитана перешла определён²ые границы. Во время очередного чаепития он строго сказал Без-безу:

– Я зарублю твоих псов, если они ещё раз покусают моего матроса Семёна.

Без-без от такого общения поник, отказался от пищи и, опустив голову, подрулил к камину.

– Иди, пожалуйся своей Торниоэле, – с пугающим смешком подмигнул Семён, может она нам что-нибудь сделает?! Ха!

И матросы добавили горести своим дружным (хо)²том. Без-без отошёл от камина и направился прочь из комнаты. Хотелось придумать такой полтергейст, который смог бы чем-либо мощным вос²тановить справедливость. Но Торниоэла в эти минуты спала, и что ей там снилось – только хрен хорошо знал. Да и то не особо вероятно.

Без-без вышел на улицу. Проведал собак. Добрые псы стояли, натянув цепи, и мерно плевали друг в друга. Завидев хозяина, они отряхнулись от обильной слюны и завиляли хвостами.

Обычно Без-без отвечал им тем же. Но в этот момент он грустно зацепился рукой за верёвочную лестницу и полез наверх. Там, на чердаке, ему стало спокойней.

– Открой дверь, я не сплю!

Без-без огляделся по сторонам. Шпионов не обнаружил. И открыл дверь. За ней привычно и долгождан²о свершилось погружение в тихий пространствен²ый полумрак, где хранилась тайна Торниоэлы.

– Это ты пришёл?

– Да, это я, – Без-безу совсем не хотелось жаловаться. Он и не стал бы сюда заходить, ибо уже на чердаке почувствовал себя хорошо, если бы не голос:

– Проходи, Без-без. Вот ступени.

С одной стороны среди еле видимых блестящих предметов краснело зарево. Что-то ещё неясное, может быть эхо звёзд, потихоньку давило и усыпляло.

– Посторонись! – сказал появившийся карлик и пронёс мимо статую зебры. Затем повернул на 45 градусов и скрылся в тёмной стене. Но голос его с небольшим запозданием долетел до цветка:

– Издевается над нами экспедиция, издевается...

Красное зарево стало медлен²о прибавляться, пока не стало видно, что оно кого-то скрывает. Прозвенело несколько хрустальных (коло)²в. Ширма натянулась.

– Разве уже прошло сто дней?

– Нет, не прошло. Но матросы уже ничего не боятся, – сказал Без-без.

– Матросы? – вкрадчиво заметило эхо. И вдруг на переднем крае возникло лицо, – Матросы – это звучит так гордо и романтично, как бывает после шторма в моём океане!

– Нет! Матросы. Ты не то думаешь! Это другие матросы. Они зависли в доме Торниоэлы, они хотят найти тебя. Их баржа перегородила всё русло Шанки, и теперь нет водного пути байдаркам.

Лицо снова исчезло. Только белый вопрос, будто паразитический червь, чиркнул по стене:

– Неужели даже призраки не справляются?

– Представь себе. На все торниоэловские полтергейсты члены экспелици² плевать хотели! Уже ко всему привыкли.

– Ладно, иди, Без-без. Я знаю, как поступить. Осталось последне² действие.

– До встречи. Но только ты не показывайся, береги себя. Даже если это 100 дней...

Какой-то шум, состоящий из человеческих слов, цифр, выкриков и пьяных воздушных колебаний, за одну минуту наполнил барабан²ые перепонки Без-беза. Он стоял возле двери на чердаке дома; рядом была лестница. Организм грузила тревога.

И как только ударила дверь о косяк за спиной, могучие предательские пальцы пробежали по внешней стороне безиноского организма.

– Ага, скотина, попался! – закричал в самое ухо матрос по имени Семён, одуревший от постоян²ого шпионства. С обратной стороны вовсю подкатывал капитан. И верно где-то вдалеке, отключаясь от толстых и несчастных проектов, почему-то вибрировал голос Се²ва:

– Вы, экспедиторы! Гопники! Свиньи! Оставьте их в покое. Не трогайте!

Но этому голосу сразу дали понять, что его доброта не на пользу. Се²в рванулся с целью перегородить дорогу Дыспейджу, и тут же свалился с падающей лестницы, зажав рукой горло, по которому успел прочертить ядовитыми ногтями капитан. Грохот. Стон. Кровь.

– Что вы с ним сделали? – закричала Наташа.

– Молчи, девка, – заверещал Семён, – из-за тебя тайну не возьмём!

И тут же сделал больно Без-безу:

– А ну признавайся, что за этой дверью?

– Ничего. Не ваше дело!

– Скажешь, гадёныш, скажешь!

– Ты ему «рулетку» сделай, – подскочил Дыспейдж с пластмас²овы ведром, – сразу расколется.

– Наташа! – крикнул Без-без, – если в состояни² мне помочь, беги, спусти моих собак и скажи им «хэвзю»!

– Попробую. Я быстро!

Прислонив Се²ва к трубе, она увернулась от нависшего матроса, и выбежала наружу.

– Догнать её, олухи! – громко приказал капитан. Тотчас чья-то тень пробежала вослед.

– А ты не молчи, юноша, – вновь обратились неприятные взоры к Без-безу, – говори, что за дверью. Мы ведь всё равно выломаем и дверь, и тебя.

– Нет. Уходите. Вам нельзя!

– А ну-ка, Дыспейдж, дай пас²атижи, – сказал капитан с дрожью в голосе. Это случалось с ним, когда он выполнял какую-либо важную операцию, – сейчас я оторву у него несколько пальцев!

Без-без, прижатый к двери, посмотрел на хищных матросов. Вот, значит, во что накопилась их злость за сто дней. Вот чем обернулись бесполезные ожидания. То, что собирались с ним сделать, было чудовищно. Но страха не было. Краем четвёртого чувства Без-без услышал за дверью трепет большой мухи, или стрекозы, которая, как желалось, разогре²т свой реактивный двигатель, да поразит всех; и никто от неё не спасётся. Об этом думалось, когда пас²атижи крепко прихватили мизинец.

И тут задушевным лаем пропиталось ближне² пространство.

– Собаки! – радостно всхлипнул Без-без, – спасибо, Наташа! Теперь всё будет хорошо.

Это было похоже на злую комедию. Мизинец был резко отпущен, а пас²атижи упали вниз на лестницу. Безинские собаки с лаем носились по матросам, терзали их полосатые туловища. Капитан был прокусан насквозь. А Дыспейдж, пытаясь защититься, натянул на себя ведро так, что сам в него вошёл полностью. Весёлый карлик хлопал в ладоши и, глядя на кровавое месиво, приговаривал:

– Хе-хе!

И стены, и двери рокотали тяжёлыми тонами. Одно мгновение – и стена рухнула со страшным облаком разноцветной пыли. «Так я и знал, – с горечью подумал Без-без и посмотрел наверх, – свершилось! Это невыносимо!» И, не глядя себе под ноги, он пулей спустился с лестницы, пробежал мимо одинокого сарая и открытой калитки, спустился к реке и пропал в фиолетовых зарослях.

То, что поднялось над д(ом)² Торниоэлы, было огромно. Матросы, оставшиеся в живых, подняв свом взоры к открытому небу, замерли, как парализован²ые. Оно излучало мощный свет и переворачивало всё наизнанку: и воздух, и землю, и воду, сопровождая всё это немыслимым звуком.

– Се²в, посмотри, – сказала Наташа, склонившись над раненым другом, – правда, красиво?

И после режущих ухо взрывов на небе довольно ярко определился бесконечно длин²ый ак²орд.

– Точно, красиво, – ответил Се²в, прислушиваясь и воспринимая зрительно уже что-то доброе. Вот оно и остановилось над землёй. А гул унёс²я куда-то далеко, хотя на смену ему шло что-то другое. Шум, брызги, солёные капли, попадающие прямо в лоб. Из непонятой дали на развалины дома Торниоэлы надвигалось море.

– Что это? Сейчас нас всех затопит! – крикнул Се²в, вставая в полный рост, – а где Без-без? Без-без, ты где?

– Я его вижу, – сказал карлик, глядя в подзорную трубу, – он спускается на байдарке вниз по течению.

– Как? – разволновалась Наташа, – а море, море ты видишь?

– Да, вижу, – ответил карлик, – море движется ему навстречу.

– Без-без, вернись! – закричали все.

Конечно, в этом случае рас²тояние говорило о себе. Крики до Без-беза не долетели. Он легко шевелил веслом то по одному, то по другому борту. Он не оглядывался. Его байдарка неслась быстро.

И Се²в, превозмогая боль, всеми эмоциями и плохими шагами кинулся вдогонку. Как прошёл спуск к руслу Шанки, и как в кустах нашлась свободная байдарка – это получилось делом десятым.

– Вот и разрешилось, – упорно твердил себе Без-без, – я не уберёг. Теперь – катастрофа!

И он смотрел камен²ыми глазами на дно своего небольшого судна, а руки были отключены от нервной системы, и всё работали: гребли и гребли...

Но тот ак²орд за спиной Без-беза звучал настолько ровно, что почти уже не привлекал внимания. Но дело делалось. События происходили. Всё изменялось.

– Остановись, Без-без!

Это было почти слышно. Байдарка продолжалась нестись.

– Остановись!

Теперь Без-без услышал чётко. «Меня зовут, – шепнула в голову мысль, – кажется, голос Се²ва».

– Остановись!

Но был ещё и другой голос. Незнакомый. Без-без не мог установить его источник. И только когда правая рука догоняющего Се²ва коснулась плеча, юноша вздрогнул от неожидан²ости и вернул себя в прежний мир.

– Всё. Греби к берегу! Ты видишь?

Без-без посмотрел вперёд и увидел надвигающиеся страшные волны высотой с дерево. Рас²тояние до них быстро уменьшалось.

– И ещё туда посмотри, – сказал Се²в.

Без-без обернулся. И это его поразило! Над д(ом)² Торниоэлы посреди неба висел красный шар. Он гудел, светился и переливался. Одно лёгкое мгновение – и он превратился в лицо такого же размера. И тут это лицо что-то крикнуло, или даже сказало, но точно таким же голосом, как минуту назад «остановись!»

Больше Се²в и Без-без ничего внятного не увидели. Первая волна накатившего моря закрутила их в великом потоке, растерзав и измусолив своей мощью. В том месте, где всегда было тихое русло Шанки с кувшинками и ветряными мельницами на берегах, распласталась соленая мокрая безграничная равнина.

А лицо, что загородило собой середину неба, поводило глазами, повернулось в профиль, так, что стали видны длин²ые фиолетовые волосы, и потихонечку стало удаляться куда-то туда, в сторону юга.

6.

Так, собствен²о, и познакомились Без-без и Се²в. Потом их спасли водолазы.

Закончилась неделя, за которую всё частично успокоилось. Море как пришло, так и ушло. Правда у речки Шанки теперь образовался эстуарий, и берега её заметно отда(ли)²сь друг от друга. Местную фауну разно²бразили морские чайки. А флора осталась прежней.

Се²в и Без-без сидели на развалинах дома Торниоэлы. Возле одинокого сарая задумчивый карлик прикручивал к скрипке подзорную трубу, а Наташа стояла рядом и набрасывала на ватман пейзаж.

– Сейчас передохнём, – говорил Се²в, – и продолжим реставрацию.

– Да, сегодня может быть успе²м поставить кирпичные блоки, – кивал Без-без. Работы было конечно до фени. Взрывом разнесло стены, потолки, повыбивало стёкла. Лишь камин как-то не задело. И Торниоэла, лёжа на нём, радовалась за себя, потому что научилась языком щекотать пупок.

Вдруг все взволновались.

– Я так и думал, – воскликнул Се²в, показав на речку, – карлик, дай трубу! Кажется, они возвращаются.

С холма стало видно, как в эстуарий со стороны моря входит баржа.

– Они, – подтвердила Наташа, – конечно, мне ли их не узнать!

Матовый гудок и скрип дизеля в машин²ом отделени2 постепен2о возникли в слуховом восприяти2. Баржа развернулась и подошла к пристани задней частью. Кто-то на палубе даже пошутил:

– Теперь речка широкая, так что и покрутиться можно! Один фиг – до берега не достать!

«Ладно, – подумал Без-без, – пойдём, встретим».

Швартовка прошла успешно. Первым по канату полез Дыспейдж, но ровно на середине остановился, недоумён2о поглядев на Без-беза:

– Можно высадиться? Собаки не укусят?

– Не бойся. Иди. Убежали собаки, а других ещё не завёл, – ответил друг, – и ведро своё с головы сними. Смешно ведь.

Дыспейдж спрыгнул на берег и обеими руками обхватил ведро. Оно снялось со шлепком. А на улыбчивом лице возник румянец.

– Следующий я, – сказал на барже капитан и (по)2лз по канату, весь забинтован2ый и морально опущен2ый. Его встретила добрыми словами Наташа:

– Я вас живыми видеть не надеялась.

– Что ты, дочурка! Знаешь, (ка)2я у нас медицина?

– А где же Семен? – спросил Се2в.

– Этого я уволил, – ответил капитан, – можно сказать, списал на берег. За шпионство. На что он мне? Флот, понимаешь, таких личностей не терпит.

Ветер потрепал седой загривок Торниоэлы. Капитан подошел к ней, положил руку на курдючный камин. И от встречного удара ее взгляда все мысли и раскаянья, что витали в голове, застыли, как цемент.

– Я, правда, не хотел, – вдруг сказал он косматыми словами, – ты меня не простишь. Но я не хотел... я же не знал... кого ты там держала...

Капитан посмотрел на равнодушное лицо хозяйки камина, его золоченые якоря на рукавах вновь задрожали.

– Поставь чай, мой юный Без-без, – сказала Торниоэла.

Матросы спустили по трапу большой деревян²ый стол. Дыспейдж сказал Без-безу, что это мол, подарок, и пусть он хоть как-то будет компенсировать моральный ущерб от экспедиции. Без-без ничего не ответил, лишь налил во все кубки чаю и порезал листы мяты.

Потом прошел час.

7.

– Вы уж ещё раз извините, – прогнусавил капитан, вдоволь насытившись горячим пойлом, – но Наташу и Се²ва мы забираем. Не можем мы без них на корабле.

– А насчёт ремонта, вы не сомневайтесь, – добавил Дыспейдж, – поможем дом вос²тановить. Привезём матерьялу, и камин отштукатурим.

– Хорошо, – тихо ответил Без-без. Насчёт ремонта ему было всё равно, – штукатурьте. А сейчас разрешите мне с Се²вым поговорить, уйдите подальше.

Матросы отошли от стола, разбрелись по берегу, залезли на холм. Прекрасная Шанка текла и текла. Как бы ни менялись её очертания, дышать здесь было всегда легко. Тёплая вода, качающиеся кувшинки, силуэты ветряных мельниц – меня всегда тянуло в этот уголок. Присутствуя подле Без-беза и Се²ва, я не волновался. Потому что знал, чей этот небольшой мир, чья экология. Было понятно, что никто у меня это всё не отнимет.

– Пойдём, спустимся к воде, – сказал Без-без. А Се²в наивно взглянул на меня и поздоровался. В наших отражениях заиграли рыбы. И один раз даже недалёкая Наташа вскрикнула от²ого, что на неё упали капли с рыбьих плавников. Но времени у нас почти не оставалось.

– Я всё понимаю, – повернулся ко мне Без-без, – но скажи мне напоследок, что же это всё-таки было? Только ты знаешь, кто это устроил. Я видел, как оно произошло. Это было впервые и никогда больше не повторится. Но никак не забыть. Скажи, что это было?

И вместо ответа я беру прутик и медлен²о рисую на влажном песке первую букву «А». Затем вторую букву «Р». И с ужасом наблюдаю, как третья буква вырисовывается сама собой геометрически правильным кружком.

– Видишь, – отвечаю я, и замираю с непонятным чувством.

Но вот Шанка выкидывает очередную волну, которая смывает эту надпись, и вместо неё остаётся пустое место.

– Команда, приготовиться к отплытию! – скомандовал капитан в усилитель. Грустные матросы полезли по канату на палубу. Пальнув в атмосферу порцией копоти, завёлся движок. Рулевой занял место у штурвала.

– Ладно, пока! – сказал мне Се²в, – Авось увидимся. Передавай нашим горячий-горячий.

– Конечно, увидимся, – ответил я. В иное верить не хотелось.

– Счастливого пути, Се²в! – закричал сквозь рёв мотора Без-без, – я вас никогда не забуду.

Друзья выглянули напоследок из окошек, показали свои лица. Капитан, Се²в, Наташа, Дыспейдж и остальные. Баржа прямиком отошла от пристани, поиграла кормой и стала исчезать с поля зрения в устье великой Шанки.

– Вот и всё, – сказал я, обломив этой фразой безинский взгляд на удалившийся корабль, – мне тоже пора.

– Тебе? – удивился Без-без.

– Да, подойду, пожалуй, к Торниоэле.

Хозяйка камина оторвалась от мрачных дум, повращала глазами и загудела, как выпь. Я её спросил насчёт здоровья, и услышал в ответ:

– Что-то мне сегодня не умирается. Только скрип и всё.

– Да рано тебе. Не спеши.

Тут она дотронулась рукой до моей головы и улыбнулась:

– У тебя тоже скрипит!

– Ну вот, видишь? А ты говоришь... Жить нужно! – я её успокоил.

Карлик разрешил мне посмотреть в его подзорную трубу. Да, это было прекрасно. В округе всё заплывало утрен²им светом. Играли паутины на кустарниках. Довольно часто рыбы выскакивали из воды. А у птиц были заботы.

– Не унывай, – сказал я Без-безу, залезая в байдарку. На часах уже было один²адцать. Без-без ухватился за фальшборта и помог от²олкнуться.

– Нет, немножко не туда, – ухмыльнулся я, – мне в другую сторону. Пойду в²ерх по течению. К истоку.

И мы простились.

Сквозь тёмные листья и белые сигналы кувшинок я работал веслом и мыслен²о давал себе описания красивых излучин, ландшафтов с ветряными мельницами, а ещё слышал за спиной затухающую песню Без-беза. Но оборачиваться не было нужды, потому что надо было плыть по своим делам.

Конец

Май, 1991 – декабрь, 1994.