Сергей Мэо - Повести

Проза
Стиши
Графика
Ссылки
Г. Книга

 

«Матрацные острова»

 

Безымян2ая повесть

 

Часть первая.

Аро.

 

1.

Сначала было море. И плавали в нём рыбы безо всякого преследования. Подымали свои головы к поверхности моря – захватить воздуху. Они не ошибались. А сейчас, когда вышел человек, натянул канат, наточил гарпун; свобода пугает рыб. Спросите их. Вон они лежат в тошном корытце продуктового магазина, изрядно повернув солёные морды. Вот, ребята, смотрите – это и есть могучие жители моря (горький восклицательный знак)!..

Пахло ракушками и солёной лёгкостью. За спиной тащился и парал2ельно шумел поезд. У железнодорожников манёвры. Редкая машина тоже за спиной. Над головой чайки поразительно летели, и босые ребятишки, убежав от родителей, кидались песком, орали, пинали воду синего океана, а то попросту пели песни на три голоса. За шипением моря скрывались живые организмы, и светило Светило, выдавая спины далёких не то акул, не то дельфинов.

Художник замечтался. Как кружилась его отпускная голова! И картина была почти готова. Только вывести подчёркивающие тени да изготовить живые блики. Он сидел на светлой камен2ой дамбе, а внизу кричали дети о чём-то своём:

– А-а! Дуська, давай фляжку!

– Уйди от меня.

– Пить хочу. Ехидная ты.

Девчонка с белыми власами зажимала в руках флягу с водой, а совсем голый оболтус, вероятно брат, пытался силой её отнять.

– Доплыви до буйка, тогда получишь!

– А-а! так не честно.

Подошли ещё трое красиво поющих мальчугана. Они были одеты.

– Послушай, Дуська, – сказал старший, прервав песню, – ты поступаешь не педагогично. Я бы даже сказал, по-садистски.

Тогда девчонка стала серьёзней и распахнула глаза в объяснени2:

– Да он же сам предложил мне поиграть в фашистов. Вот я его и пытаю.

– Я больше не играю, – воскликнула жертва.

– Отдай ему фляжку, сказал тот же парень, и они втроём снова прошли мимо и, удаля2сь, запели.

– На! – протянула Дуська флягу братишке и показала маленький, но уже сексуальный язык.

Мальчишка с радостью всхлипнул, схватил сосуд и с гордостью стал проглатывать воду.

Это был пейзаж! Море ласкало песок, и все забыли про бедную рыбу, что лежала в магазине, и никто её не покупал. Недовольных среди отдыхающих не наблюдалось. Не зря им достался этот чистый воздух. И никто не догадывался, что этот тормозной художник, стоящий на дамбе – я.

В картине ничего больше не рождалось, а кайф был в том, что трусы мои были мокрые, и я никак не понимал, почему.

Ребята разом засмеялись, убежали в воду. Художник закрыл этюдник. С первого взгляда он был панком. Свои штаны забросил на плечо и отправился в эвкалиптову тень. Там я бросил этюдник, лёг на раскладушку. Сюда прекрасно доходил сквознячок. Ветер сушил готовое полотно. "Какой я художник, – вдруг пришло в голову, – просто спать охота". И глаза сами замкнулись.

Пробудился через час. Что-то случилось? Среди чистого однотон2ого неба возникло маленькое белое облако, да попало ак2 урат на Солнце. Отчего мир на минуту потемнел. А из портретной рамы получилась Аро. С большими ресницами и тёмно-фиолетовыми волосами на лёгкой голове.

– Ты кто? – спросил художник, роня2 серебрян2ый карандаш.

– Аро, – ответила она, сильно удивившись. Ведь это и так понятно, кто!

2.

Минуты две мы смотрели друг на друга, умерен2о покачиваясь относительно дна. Я и сам не заметил, как мы оказались в воде. А солёные от морских разговоров ребята плескались чуть в стороне. Похоже, она испытывала бедного художника. Интересно, куда дальше? Ой, уже буйки далеко. И тогда я начал разговор, чтобы не попасть под днище парохода:

– Если ты – Аро, то скажи, куда мы плывём?

– А тебе не совсем холодно?

– Нет, – ответил я, понимая сию чушь.

– Тогда представь, – сказала она, максимально сосредоточив глаза, и вдруг запела ровным голосом где-то в альтовом регистре:

 

Представь себе, что в Верхневолжье
Уже зима. Кругом покой.
И время, обернувшись ложью,
Летает тихо над водой.

И снег ложится на теченье
Безмолвным сном, в который раз.
Но я пою стихотворенье.
И эта песня кроет нас...

 

Я не знаю, что случилось в будущую минуту, но славный берег южного моря исчез, как исчезают кубы и пирамиды в руках фокус-мокусника. А в результате стран2ого бурления воздуха перед глазами возник снег. Лесная дорога, речка с прижатой травой у заберега, деревян2ые дома в округе. Что случилось с художником? Теперь он в валенках, смешной телаге клетчатой рубашке и шапке. Аро не покинула меня. Тоже в несколько преображен2ом виде стояла рядом.

Тогда мы направились к одному из домов, и пока шли до него, я чуть не сошёл с ума от холода. Непривычно.

– Проходи, – толкнула Аро в плечо. В дверях стоял мужик, без2 вучно приглашая войти. На столе в комнате блестела миска с красными ягодами.

– О, да это же клюква!!! – обрадовался я, засовывая несколько горстей в рот.

– Угу, – подтвердил мужик, погладив часть своей бороды.

– Кто это , – спросил я у Аро, когда наелся.

– Не знаю. Я ведь тут тоже впервые.

– Вы устраивайтесь, как хотите, проходите в комнату, – предложил хозяин, – а мне в сарайку зайти надобно.

Он зачем-то вытер ноги, накинул тулуп и вышел из хаты. Теперь в доме никого кроме Аро и художника не было.

Горела печь. Потрескивал огонь.

– Скажи, наконец, – вновь обратился я с вопросом, чтобы установить истину, – куда мы пришли и кто ты?

– Я? Аро.

Моё сознанье было нейтрально. Понятно, когда с тобой разговаривает душевнобольной, или ребёнок, пьяный в стельку, или дело в нездоровой фантази2 ... Но тут находилась девушка с прекрасной личностью, необычным миропониманием и темно-фиолетовыми волосами. Как вести себя в незнакомой обстановке? Быстро выяснить своё местоположение, убежать или остаться, полагая, что всё нужное к тебе приблизится своим путём?

Я остался.

Пришёл мужик с тремя поленьями, бросил их в огонь. В трубе загудело от напряги. Знать, на улице мороз действует.

– Ух, мороз на улице, – заговорил хозяин, снимая телогрейку и вешая её на печку, – пора лыжи стругать.

Захотелось выбежать.

– Я пойду на улицу. Посмотрю хоть, где находимся.

– А выходи. Дверь открыта, – сказал мужик. И мы с Аро вновь очутились на воздухе.

– Это Волга? – я показал рукой на петляющую речку. Она не замёрзла, а тёмная вода так молодо выглядела, что я загорелся желанием выпить её информацию. В душе чего-то не хватало.

– Да! Давай шагнём к её истоку, – ответила Аро. И мы шагнули по глухой грунтовке мимо двух церквей и деревни. Лес в округе был заболочен2ым, падал снег на пушистые и острые головы деревьев. Пришли.

Село Волговерховье. Свежевыкрашен2ая часовня и небольшой мост к ней.

Мы прокрались по мосту, глядя на то, как тают снежинки, дотрагиваясь до воды. Дверь в саму часовню оказалась закрытой на ключ.

– Это и есть исток Волги?

– Да, – ответила Аро.

– Закрыто, – сказал я шёпотом и обошёл вокруг родника.

– Это Волга на время закрыла свой исток. Ей становится трудно верить в человека. Люди поставили ей памятник в Валдайском лесу, но разве это имен2о то, что нужно?

Я задумался.

Смотря что считать памятниками... Памятниками служат и плотины, и станци2, и сливные трубы. И человек. Но она просила не об этом. Не так. Неправильно. Это всё не то...

Я слушал Аро, и мне постепен2о становилось понятно, зачем сюда попал художник.

Пусть он нарисует картину истока тревоги, горя и радости. И пусть люди не будут её приравнивать к искус2тву. Пускай они узреют в ней свою работу.

Мы повернули. В глубине под часовней ключ продолжил деятельность. Видимо, я хорошо представил наступление зимы в Верхневолжье. И, хотя не смог полностью изобразить рус2кую чистоту, всё же увидел её.

Художник был признателен Аро. И на прощание спросил, когда можно встретить её вновь.

– Меня вызови.

– Но как?

– Очень просто, – ответила Аро, улыбаясь моему сердцу, – через чёрную нитку...

И образ растаял.

3.

Я долго думал, что означает эти последние слова. Брал чёрную нитку, тянул, вертел ею вокруг пальца, затем рвал, снова тянул – и ничего не получалось. Тогда я вышел на балкон, скинул катушку вниз, а конец оставил у себя в ладони, поболтал свободным концом в воздухе. Всё находилось как и прежде. И опять я вытянул наверх чёрную нить, намотал себе на локоть, потом на голову, распустил её длину по балкону. Пробовал смотреть через нитку на Солнце – словом, испытал всё, что только возможно. Зримого эф2екта не получалось. Я выбросил охапку ниток вниз вместе с катушкой, присел на кирпич и обхватил голову руками.

И тогда появилась Аро. Она вошла в дверь, тронула пальцами позвоночник художника, и мне вновь удалось разглядеть её лицо.

– Очнись! Рыбы ушли с пластиковых мелей. Я их видела.

– Здравствуй , – ответил я, – а что с рыбами?

– Там, где море не показывает дно, а выдаёт зелёные и тёмно-бурые водоросли, где заметно его серебрян2ое волнение, скользят косяки живой рыбы.

– Да, – грустно заметил художник, – верно, там вечная весна, а здесь...

И он ударил ногой подвешан2ые надо мною холсты. Аро легко тронула воздух и сказала:

– Здесь тоже особый мир, и не смейся над его мнимым одно2 бразием.

Мы с ней спустились в город. Вот так случайно заглянули в подвал. А там были кошки. Они улыбались, щурили глаза, мяукали, точили когти и любили! От прорван2ых труб несло сыростью и людскими отходами. Но кошки всё равно улыбались.

– Видишь, здесь весна совсем близко, – сказала Аро.

Потом мы вылезли из подвала, осмотрели летящих голубей. А в интимном зале дома культуры она познакомила меня с Бояном.

– Вот я держу в правой руке целые ноты, – со2бщил Боян, что-то нажимая у рояля. Я пригляделся: он давил на... клавиши.

– Красиво, – признался художник, – я вытащу краски из тюбиков и, пожалуй, нарисую сейчас что-нибудь. Где мой мольберт?

Боян играл раскован2о и свободно, местами баюкая свою музыку словами:

– Сейчас я высыплю из руки восьмые и шестнадцатые.

Аро улыбалась:

– Давай, сыпь.

Тысячи-тысячи разных откликов тяжёлых и лёгких струн рояля нашли свой облик в глубине полумрака. И я, войдя в жизнь этой музыки, нарисовал на сером холсте рояль, Бояна и Аро.

4.

Однажды Аро сказала мне:

– Пойдем на Копетдаг.

И мы стали готовить котомки. А колбасу брать с собой художник не стал. Просто вспомнился тот смешной случай на прошлом пикничке, когда её быстро съели. И двое суток после этого хотелось есть.

И вот перед нами горы. Они с первого взгляда невысокие и белые. Но потом глаз привыкает, и ты знаешь, что триангула не на вершине горы, а гораздо дальше – за тремя такими вершинами. Горы опять обманывают.

Художник потоптался в пределах десяти шагов, обследовал местность и нашел большой след на снегу.

– Это тигр, – сказала Аро, – он приходит из Ирана.

– Шок, – прошипел я, глядя по сторонам. Аро тоже восторжествовала, кинув снежок вниз:

– Ты удивлён, как снег. Но сними шапку, и ты услышишь ветер!

А местные жители такие туркменские. Подолгу переспрашивают, пытаясь уловить суть моего вопроса по поводу владельца найден2ой мною колючки дикобраза. Один из них трогает затыльный убор, утвердительно кивает и произносит:

– Это ёж.

Мы интересно вошли с ними в контакт. Мы ползали по склонам и собирали цветущие крокусы, а они ездили на ишаках. Мы фотографировали орлов и верблюдов, а они учились принимать нас за панков.

Шаги у Аро уверен2ые и лёгкие. Она открывает «зелёную улицу», благодаря чему движение наше происходит по звериным следам и тропам. Да вокруг саксаулы и аксакалы.

– Я колеблюсь, – выразил художник своё отношение к окружающей среде, – что запечатлеть, что увезти с собой, припрятав между холстов?

– Выбирай, – сказала Аро, – тут горы, долины, снег, небо. А если закроешь глаза, то увидишь разные треугольнички. Они маячут, маячут, маячут, маячут...

– А что было сначала?

– Сначала было море, и плавали в нём рыбы...

Приятно стало от известия, что вершина Кисет-Дага приняла участие в нас! Аро и художник сошлись в том, что в районе этой горы происходит (ка)2я-то невидимая граница. Она делит поверхность планеты на западную и восточную половину. Кроме того внизу проглядывается пустыня Кара-Кум.

– И я ещё подумаю, – сказанул художник, – как приобрести крылья. Ведь придумал же Леонардо вертолёт. Ну почему люди не такие, как птицы?

– И Аро обозвала меня кратко и нормально:

– Икарушка!

А ещё спустились мы с двухкилометровой в Бахарденскую пещеру, чтобы прочувствовать на себе озеро подземной воды Ков-Ата. Температура была положительной, и я убрал подальше национальную шапку. Вода, которой чужды человеческие страдания, что-то пела на своём родном языке. Мы искупались и оставили озеро в покое.

– Ну почему человек – не рыба? – спросил художник, придумывая подводное изобретение. И Аро нарекла меня кратким и нормальным именем:

– Ихтиандрушка!

Были и такие случаи, когда между ног вдруг появлялся старик Мандраж и хватал за пятку. Холодок во рту, пот на гребешке, а вокруг горы. А впереди спокойная Аро. Движется, и ты понимаешь, что имен2о к ней нужно стремиться, другой дороги нет. Тут бац – и вопрос возникает: сколько, дружок, стоит твоя шкура? И жутко оглядываясь по сторонам, художник спрашивает:

– Аро, мы выберемся? Хорошо быть похоронен2ым среди этой прелести, где не будет стоять над тобой человек, и тыкать палкой в мертвые уста, только суровая птица сядет на грудь и слегка отобедает на пользу полёта. Но всё-таки лучше жить. Скажи, Аро, мы не пропадём?

Она оглядывается на меня, замедляет темп и жмёт плечами. Кто знает? Двигайся вперёд. И снова это Движение среди зарослей держи-дерева, "горного колокольчика", по ущелью в непонятную сторону. Быстро темне2т. Приходит Сомнение, что ты на своей стороне. А может уже Иран?

И только когда за одним из склонов появляется оранжевое дуло костра, Мандраж отпускает то, что между ног, и уходит, обидевшись на качество своей работы.

Художник, не снимая тяжелых башмаков, падает возле огня в надежде, что уснёт. Глупый! Тут же добродушное лицо Аро со2бщает:

– Просили передать, что ты – дежурный.

И я сам поднялся, взмахнул лапами по окружающему миру и снова стал своим, крикнув противным фальцетом:

– Ну чё, хмыри, доигрались? Луна взошла!!!

Аро обрадовалась и отблагодарила меня своим смехом. Всё вокруг осветилось бледно-жёлтым. Ну а разве не смеялся костёр? Ведь язык у него острый, лягающийся, пускающий штучные искры. Не нужно его останавливать, не стоит ему перечить. Ничего не поделаешь: просто он так любит облизывать звёзды.

5.

Аро, полностью освободившись от одежды, карабкалась на смотровую площадку. Что-то болотистое торчало внизу. Случилось, что ей нужно было найти Дрощнета. Зеленые ящерицы с красно-магнитными глазами перебегали дорогу и скрывались в лопухах.

– Куда летите вы, паучки? – спросила Аро, слегка потревожив членистоногих, висящих на белёсых паутинках возле средних ёлок.

– Мы ропщем, – последовал ответ. Лето кружилось в центре Европы. А сухие Карпаты медлен2о ползли в2ерх и на запад. Им чем-то наскучила родина. Аро сплела себе венок из коры тиса и выбрала большой камень в качестве площадки обозрения. Внизу петлял Прут. Его воды замутились.

Небольшая эфа прошелестела совсем рядом, у обнажён2ых стоп Аро. Подняв голову, спросила:

– До пустыни далеко?

– Нет, недалеко, – и Аро указала примерный азимут до ближайших песков.

Но нужно было искать Дрощнета. На пырявом дереве, стоящем вне зарослей, сидел и болтал ногами Ткварщуп. Аро спросила его:

– Скажи, где найти Дрощнета?

– Не в курсах, не в курсах, – ответил Ткварщуп, – разве только моя знакомая Купа тебе скажет.

За следующими папоротниками летала Купа. Сама толстая, прожорливая. Она охраняла листья папоротника от пыли и червей. Тяжёлая работа её не вдохновляла. Купа морщилась.

– Эй, – крикнула Аро, не решаясь приблизиться, – куда подевался Дрощнет?

– Дрощнет? Так он только что пошёл навстречу ветру. Он там!

И Купа направила Аро к зелёным зарослям. Оглянувшись назад, все заметили верного супруга летуньи. Старик Куп возвращался с подарками. Он их приобрёл на кладбище. Супруги принялись обниматься и роптать.

А Аро оставила их наедине и продолжила путь в сторону, где должен был быть Дрощнет. Прыгали по редкой траве трясогузки, пробегали ящерицы – без2ащитные животные с зелёноватой кожей. Аро остановилась в раздумье и увидела дикого оленя. Его рога были благородны.

Но тут притаившийся в кустах охотник шепнул соседу:

– Смотри, мишень (ка)2я!

И, наметившись на Аро, оба прижали пальцы к спусковым крючкам.

– Берегись, Аро! – крикнул олень, проходя через заросли. Организмы встревожились.

Выстрел прозвучал из-под тишка, так нечестно и несправедливо. Все увидели, как олень упал. Он медлен2о опустился на почву, закрыв глаза.

– Встань, встань, друг, и убегай! – закричала Аро, в ужасе изменив внешность. А радостные охотники выбежали из укрытия, и подошли к оленю. Он был мёртв!!! Убийцы повернулись к телекамере и скандировали:

– Успешно идет отстрел крупнорогатого скота в нашем регионе. Выполним план!

Замучен2ая Аро в сердцах отвернулась от низости и извращён2ой слякоти... Она так и не нашла Дрощнета.

6.

Смуглый вечер не спешил таить круглое солнце. А дедушки и папы бегали по нижнему песку в поисках детей. Вот только что они были здесь. Я решил помочь родителям. Скинул мокрые плавки, причесался по-человечески и пристроился к демонстраци2 ищущих.

– Васька, Витька, Дуська! – кричали папы.

– Где вы, козлы? – кричали дедушки.

Ответа не было слышно. Только следы босых подошв уходили куда-то вдаль. Пробежав по пляжу несколько сот метров, мы увидели ребят возле старейшего пирса. Стран2ая картина возникла во взгляде художника. Мальчишки вдвоём стояли на выступавшем из воды камне, связан2ые между собой, и пели песню с двухголосным ка(но)2м. А девчонка Дуська, зачем-то одетая в морские водоросли, тыкала их палкой в живот, пытаясь столкнуть. У левого папы потемнело в глазах: ведь здесь не меньше пяти метров глубины.

– Стой! – закричали мы всем кол2ективом. От беготни у многих дедушек промокли рубашки.

– Ты что делаешь, негодяйка?!

Увидев приближающуюся грозу, Дуська от2олкнулась от камня и нырнула в воду. Навстречу ей уже плыл (па)2. Он схватил дочку за волосы и спросил, что это значит.

– Да ничего! Мы в гражданскую войну играем. Они – красные моряки, а я... ЭТА, ну, и я их утопить должна.

Родители сняли детей с камня и стали наказывать. А я с чувством выполнен2ого долга повернул назад, насвистывая мелодию, которую не успели допеть «красные моряки».

«Сейчас приду, изготовлю себе пакетик для красоты. А если не будет чем заняться, вызову Аро,» – подумал я.

В море была вода! Волны ухали, блудила пучина. А ветер провожал в шею всех, кого видел за сегодняшний вечер. Только глянешь на него, и сразу пробуждается желание писать картину, да ещё с использованием чего-нибудь нового, искон2о сегодняшнего. С этими подругами-мыслями художник дошёл до своего гамака, набитого пастелью, олифой и пиненом, бухнулся в верёвочки и дырочки. Нашёл в кармане чёрную нитку и стал её испытывать. А окрепше2 в солёной воде горло со звоном шептало:

– Аро, появись. Где же ты?

В меньшинстве своём чайки кричали о новых содержаниях воды. Их слушали, анализировали,... Может быть, эта Дуська с двумя мальчишками затеяла новую игру "в революцию". Слишком близким был их голос, озорной. Как полёт молодого мотыля. Вот он и сам пролетел. Бережёт крылья от горячего солнца, стремится уйти в тень. Напрасно! Большой красный диск скоро уйдёт за океанический горизонт, и песок постепен2о остынет. Однако, Аро не появлялась.

Кинув сломавшуюся кисть в урну, я набрёл на скудное здание берегового кафе. Там звучала музыка, а в интиме казалось нелюдно. Голодные псы ласкались у дверей, кусая деревян2ые ручки. Я погладил самого большого по хвосту, после чего захотелось пройти внутрь. Внезапно на моём хребте оказалась рука.

– Ну как это так? – опешил художник и повернул тормозную голову наизнанку. Там, за спиной находилась Аро.

– Смелей, шагай вперёд, – почему-то сказала она. И мы очутились в кафе. Вокруг кто-то возился за столиками. Кто-то хлюпал чаем. А глаза у меня воткнулись в небольшую эстраду. Там мужики– музыканты били в барабаны и виолонче(ли)2 на трубах.

– Вот это да! – удивился я, снимая с ботинок полиэтилен, – Это же блюз!

Аро кивнула головой и тут же предложила:

– Танцевать?

– Ну... так, ведь так, впрочем, ну да!

И я был совсем косолап в танцевальном кружени2 , хотя не замечал этого. Порой казалось, что сам окружающий мир переваливается с ноги на ногу, в то время, как движение собствен2ого тела было едва уловимо. На секунду перед глазами возникли серые холсты, но сразу ушли прочь. В самом деле, каким же я буду идиотом, если подумаю о технике наброска этого танца. Нет, всё, что творит Аро – не для холстов и даже не для бумаги! Об этом никто не должен знать... Нужно найти самому...

Главное дело находилось в том неповторимом камерном состояни2, которое испытал на себе посредник холстов и природы. Просто всё лишне2 осталось где-то за оболочкой. От2уда же поступало сюда и самое необходимое. Чувства, подобные эхолоту, отскакивали от всех сторон, пока не уяснили, что и у блюзовых музыкантов найдётся место, куда они запрятали коду и последний ак2орд. Вот тогда, уже после этого момента, можно обернуться и запечатлеть целое. Мы подошли к прозрачному стеклу, за которым успокаивалось море, и люди покидали пляж до завтра. Аро указала пальцем в тот пейзаж, объяснив:

– Море, пальмы.

– Да, – ответил я, – я тоже люблю окно.

А за пальмами рябел фон уходящего солнца. На картинах часто рисуют похоже2, употребля2 ласковые тона.

– Без прощания не было бы встречи, – сказала Аро, шевельнув свои разбросан2ые волосы, – так принято: все уходят. И рыбы, и Солнце, и я... Но, как Солнце возвращается, так и я пропадаю не навсегда. Хочешь пальму?..

Наверно, пальму я хотел; поскольку теперь, когда тот океан остался в океане воспоминаний; я подхожу к своей книжной тумбе, на её верхней плоскости стоит пальма. Хочется придать ей фон уходящего солнца. Она совсем небольшая. Я прикасаюсь к её ве2ро2бразным листьям и думаю: «Вот так да! Такое замечательное дерево. Интересно, а где они растут? Неужто, в Африке?..»

 

 

Часть вторая.

Кишонография.

 

1

2в, как и я работал над положительными эр2ами в научном центре при нашем институте. Получилось так, что работа по кишонографи2 нам досталась одна и та же. Подумав над годовыми цифрами, я схватил рейсшину, поработал с листом бумаги, и у меня получилось что-то типа воздушного шара.

– Шар, как шар, – сказал Се2в, – красный.

– Да, – ответил я грустно, – видимо ошибка.

И тогда мы его надули и отпустили.

С се2вской работой вышло посложней. Он оперировал тщательно. Не особо волновался. Просчитывал каждую положительную эр2у, и на его листе возникало множество штрихов, от которых поначалу кружилась голова.

– Возьми эту шпильку и закрути её к точке опоры, – попросил он, когда мы приступили к механической части. Я без комплексов выполнил просьбу и сразу обнаружил рождающийся шедевр:

– Се2в, это же птица!

– Вижу, что не тигр, – он почему-то сник.

– А (ка)2я?

– Не знаю, вальдшнеп, наверно, или коростель.

Я оглядел наш результат труда со всех сторон. Я почувствовал, что приближается комок радости. И думал, как бы сдержаться. Только Се2в, минуту назад работавший с научным упорством, вдруг почему-то опустил руки.

– Тебе что, не нравится?

– Знаешь, я в этой штуке не разбираюсь, – указал он на птицу, – я хотел другое.

– Тебе не нравится эта прелесть?!

– Хочешь? Дарю, – отрубил Се2в и отошёл от стола. Мы оба задумались. Мимо пробежала Маргарита Гурченко. Она хитрым взглядом обшарила наше времен2ое уныние и только тявкнула:

– Тоже мне, кишонографы! Вам бы только узоры пичкать.

Для нас это было самым большим оскорблением, и Се2в показал руками, что первым бросит в Маргариту кирпич. Я же ответил, что, одного кирпича, вероятно, будет мало, и что стоит подумать, как проучить подобных критиков. Только Гурченко за это время уже успела выскочить из лаборантской, оставив на паркете свой нестерильный след.

– Ладно, – вернулся я к разговору о птице, – люди мы не гордые, а подарок твой мне ещё как пригодится. Только помоги мне его отвязать от столика.

– А ты микроскоп убери, – поставил альтернативу мрачный Се2в.

Я убрал микроскоп, да так, что с тех пор научным сотрудникам его вовек не найти. Потом взял одной рукой птицу, а другой натянул пластырь, чтобы моему напарнику было легче отрезать. Но он вместо того , чтобы сделать тонкую полосу ножом, ни с того, ни с сего, взял метал2ический пистон и грохнул по пластырю.

Этим он поставил точку всем нашим трудам.

О выстрела мой вальдшнеп проснулся от математической летарги2 и так сильно рванул, что я оказался не в силах его удержать. Птица молниеносно спрыгнула с предметного столика и, издавая довольно приятное щебетание, убежала через открытую дверь из лаборантской.

– Се2в, что ты натворил?! – закричал весь мой организм. Я выскочил следом и – лишь увидел в конце коридора быстро убегающие лапки, которые уже скрылись в лифте.

– Нет! Только не это-о!!!

Двери лифта мягко закрылись прямо перед моим носом. Не помню, сколько этажей я пробежал, чтобы добраться до выхода из научного центра. Помню то, что, прыгая по ступенькам, орал диким голосом:

– Задержите лифт! Эта штука не должна вырваться на улицу. Не пускайте её!

Так что все сотрудники по пути шарахались по сторонам и потом ещё долго не могли прийти в себя. А идущий навстречу доцент Афанасий Иваныч (Жи)2н от страха вскочил на перила и съехал по ним, как пионЭр, до самого фойе.

Главное, что никто не смог остановить моего убежавшего вальдшнепа. Приехав на первый этаж, он сразу выскочил из лифта и, не сбавля2 скорости, прокурлыкал к парадным дверям, а они автоматически открылись, выпуская наш научный труд на свободу.

У последних ступеней я остановился и понял, что птицу мне не догнать. Потом, тяжело дыша всей диафрагмой, я обернулся. Увидел своего напарника Се2ва, многих других лаборантов. Все они чувствовали мою неудачу и, потупив взор, молчали.

– Извини, друг, – сказал Се2в, – я конечно виноват и не могу тебе помочь. Я не знаю формулы.

– Что же делать? – спросил я.

– Только ты сам можешь догнать своё счастье, – ответил кишонограф, консультируясь с толстой книгой, – немедлен2о отправляйся в путь за своим изобретением.

А Афанасий Иваныч добавил:

– Вспомни то, чему пытались тебя научить. И пусть тебе поможет удача!..

2

Когда я с поникшей головой проходил мимо институтского киоска, там вылез грузин-продавец и подмигнул мне. Открылись шторки и за стеклом показались различные товары: бутылочки с этикетками, заморские пирожки.

Я отказался от его гуманитарных креветок. И даже пива. Продавец вроде после этого потерял радушие и обиделся. Выходит, я опять оказался виноватым.

Ну что же оставалось делать, если не игнорировать всех окружающих? Мне нужно было сосредоточиться и спокойно вести поиск. И не взирать на посулы и помехи со стороны. А ведь ещё Се2в, помнится, на первом курсе доказывал такую теорему: «От пива становятся пьяными». Сколько было выслушано противоположных высказываний и антивыпадов. «Вечная отличница» Маргарита Гурченко усердно защищала свою курсовую работу «От пива не становятся пьяными». И у неё было множество сторон2иков. Но Се2в, к счастью, выиграл, набухавшись пивом «в дюпель», после чего завоевал авторитет в нашем научном центре.

Думая примерно так, я подошёл к маленькой речке. Над её берегами раскинулся газопровод. Отраженье железных труб бликовало в тёмной воде. Кажется, здесь водились щуки.

– Эй – эй, кто-нибудь!

– Тихо, не ори, – сказали сверху. Я поднял голову. На трубах сидели две лаборантки из нашего института, одетые по всей форме – в распираторах и халатах. Они вертели в в руках колбы и мензурки, и с помощью длин2ой верёвки брали пробы воды.

– Чё ты разорался? В тайге что ли? – просунула одна из них голову между труб.

– Я только спросить хотел. Тут вальдшнеп такой серенький не пробегал?

Они ответили:

– Нет, сударь, чайки, вот, летают. Утку тебе поймать можем. А вот вальдшнепа не видели.

Я развёл руками и пошёл в2ерх по течению реки. А напоследок обернулся на лаборанток, да прикинул в уме: «Ну чем не русалки?»

Выбраться из ущелья подле железнодорожного полотна мне помог стран2ый человек с хайратником.

– Ну чё ты лезешь, как электрик? Давай конечность, – говорил он, укрепившись на вершине. И когда я, лавируя между жестокой крапивой и гранитами, поднялся; человек затянулся очень длин2ой беломориной и тихо воскликнул:

– Ну что ты стоишь, как прачка? На вот, если хочешь, пыхзгни косячку.

– Нет, – ответил я, – это мне не поможет.

– А что?

– Не видел ли ты птицу такую, серую? Бегает очень быстро. Маленькая, типа вальдшнепа.

Человек с хайратником медлен2о выпустил из лёгких дым и так же медлен2о произнёс:

– А я думал, что это глюк! Был, пробегал здесь такой.

– А в какую сторону?

– Не знаю.

Чувствуя, что от него ничего не добиться, я перешагнул через железнодорожное полотно и направился было дальше, как вдруг услышал за спиной:

– Стой! – Я обернулся, – Так ты его ищешь?

– Да, ищу.

– Что, ж ты мне раньше не сказал, что ты от2уда... из кишонографи2? Вон, туда твой вальдшнеп побежал.

Ура!!! От этих слов на моём калькуляторе загорелась зелёная полоска азимута. Поблагодарить человека не удалось. Меня так сильно понесло вперёд, что я только успевал перескакивать через препятствия. Тропинка была узкая и шла по всем неровностям рельефа.

Чисто машинально я взял из азимута и показателей слов человека с хайратником цифровые дан2ые и случайно вывел какую-то формулу. Потом, правда, вспомнилось, что мы это когда-то изучали. Я остановился, взял в руки палку и принялся чертить формулу на тропинке. Не нарисовав даже трёх символов, вдруг моя рука замерла. В дециметре от неё виднелся свежий след птичьей лапы с плавательной перепонкой.

«Он, это его отпечаток», – со2бразил я, тут же достав линейку. След был четыре сантиметра в длину.

– Ты всегда так делаешь? – раздалось рядом. Я слегка понервничал: опять мне кто-то мешает произвести измерения.

– Мне нужна тишина, чтобы поставить величины в формулу.

– А зачем? – голос был очень знакомым. И во2бще казалось, что его источник находится в самой непосредствен2ой близости, только порывы ветра его относят по сторонам горизонта на километровое рас2тояние.

– Эта формула поможет мне поймать автора этого следа, – сказал я и стал прикусывать язык, ибо вспомнил, что распространяться про вальдшнепа безо всякого дела не следует.

– Да,– точно читая мои мысли, снова заговорил кто-то, – есть такие вещи, которые действительно нельзя превращать в шоу.

Я согласился:

– Иначе это будет предательством.

После минутной паузы снова прозвучал голос невидимки:

– А ты хорошо знаешь автора этого следа?

– Ещё бы! Я проработал над ним целый год.

– Иногда не стоит быть математически уверен2ым.

– Послушайте, может быть, конечно, весь наш научный центр построен зря, но результат-то нашей с Се2вым работы – реальность. Я же его прекрасно помню. И если бы мой напарник не заглупил бы тогда с метал2ическим пистоном, то птица так и осталась бы на нашем предметном стекле.

Оторвавшись от формулы, я встал и внимательно посмотрел по сторонам, но никого не увидел. И тогда продолжил:

– Премия нам с Се2вым за это полагалась. Но преми2 не жалко. Просто обидно, когда долгий труд вылетает впустую.

– Понятно, – задумчиво произнёс голос.

И тут мне очень захотелось узнать, с кем же я говорю. Зацепившись за нижний сучок дуба, я подтянулся, залез до середины дерева и затем спустился, абсолютно не удовлетворившись. Прямо за ягодными кустами находилась поляна. От2уда почему-то потянуло чем-то близким, я сразу направился туда. И когда вышел на солнечный свет, то всё стало ясно.

Прямо на траве посреди поляны сидела девушка. Она меня не видела, потому что смотрела в противоположную сторону. Но стоило мне слегка приблизиться, как она вдруг повернула голову и тихо сказала:

– Понимаешь, то, что ты называешь вальдшнепом, на самом деле – часть меня. Я с ней – неразрывное целое.

– Как? – Я совсем растерялся, – но мы же вывели формулу.

Взгляд упал на траву. Вокруг девушки , ласково курлыкая, кружился маленький вальдшнеп – та самая птица, ради которой я совершил этот путь.

– Видимо, есть такие формулы, – грустно ответила моя собеседница, – которые способны повлиять на пространство.

– У нас это называется кишонографией.

Я во2бще-то был не особо разочарован, просто не знал, как дальше поступить. Но девушка сама поднялась с зелёной травы, и вальдшнеп забрался к ней на ладони.

– Ты не унывай. Ведь твой труд не вылетел впустую. И потом, кто знает, какого измерения вы в своём центре ещё коснётесь. Да ты и сам всё прекрасно знаешь...

После этих слов я неожидан2о всё понял. И, как никто другой, обрадовался тому, что проник в курс дела. Я сумел только улыбнуться и произнести:

– Аро, я узнал тебя!

Она слегка прищурила глаза и тоже приятно в ответ улыбнулась.

Потом у меня возникло желание погладить на прощание милую птичку. Но прикоснуться к серым перьям не успел. Образ молниеносно растаял.

Как в порядке вещей...

И тут пролился короткий дождь, стирая мои надписи на тропе...

Но свободное чувство, охвативше2 тогда мою натуру, осталось. Вернувшись в лабораторию на следующие сутки и, не отвечая на рас2просы научных сотрудников, я нашёл Се2ва, склонившегося над микроскопом, и первым делом сказал ему:

– Друг, будем выводить новую формулу!

 

 

Часть третья.

Невский сон.

 

1.

В ночь на 24 июля была гроза. Деревья кидало из стороны в сторону, и при каждом ударе грома вспоминались старые публикаци2 о жертвах непогоды.

Я как раз заглянул к Се2ву, чтобы проконсультироваться насчёт микроскопической формулы с положительными эр2ами парадоксального порядка. Се2в не спал. На его письмен2ом столе лежали какие-то бумаги, рядом стоял микроскоп. Сам же он, скрестив перед собой руки, стоял у окна и смотрел на вспышки молний. За тонкими стенами комнаты иногда раздавался визг. Это пугливые лаборантки с кафедры технического оснащения таким образом реагировали на атмосферное явление.

– Привет, Се2в, – поздоровался я, по наглому заваливаясь в комнату.

– Да мы с тобой сегодня виделись.

– А вот и нет. Уже полночь. Поздравляю тебя с суб2отой.

– Взаимно, – ответил Се2в, отворачиваясь от окна, – что там у тебя?

– Да вот, маленькая формула.

– Опять эр2ы парадоксального порядка?

– Ты, как всегда, догадлив.

Мой друг вздохнул:

– Как же мне это всё осточертело! – и выхватив у меня тетрадку, поднёс её ближе к настольной лампе.

– Согласен, скучновато, – ответил я, – но в любом случае наша задача – продолжать вычисления в том же духе, ведь результат стоит труда.

Я не стал дальше развивать мысль. В такую погоду было не до дебатов. Хотелось молча наблюдать за грозой. Я подошёл к окну.

Через минуту Се2в вернул тетрадь с короткой рецензией:

– Всё неправильно.

– Да и фиг с ней, – решил я, – потом пересчитаю.

Заиграло радио. Знакомый голос Яна Андерсона пел про шум в джунглях. Се2в больше всего на свете любил груп2у Jethro Tull, всё мечтал записать полное собрание сочинений. В этот момент он замер, сделал чуть погромче и уселся на подокон2ик. Действительно было здорово. За окном ослепительная молния, шипящие капли. А в динамике – самая прекрасная музыка – Jethro Tull.

– Знаешь, – тихонько сказал я, – а Маргарита Гурченко просила передать, что вы завтра собираетесь в 9 утра возле фойе.

– Ты насчёт соревнований? Так я и без неё знаю. Кстати, хорошо, что напомнил. Надо спортивную форму что ли поискать.

Се2в спрыгнул с подокон2ика и стал рыться в шкафу. Было слышно его тихое ворчание:

– Гурченко, ох уж эта Гурченко! Подошла вчера и говорит: «От нашего института ты поедешь в Питер на соревнования. Мы, типа, не зря тебя выдвинули, так что смотри, не подведи!» а сама ржёт, как принцес2а. Ты во2бще то что о ней думаешь?

– Не знаю, – ответил я, рас2лабившись, – по-моему мы без неё лучше бы работали. Зачем её старостой выбрали? Она ведь только под руку лезет и критику свою лепит неуместную.

– Вот и я говорю – дура.

Спортивная форма была найдена, и Се2в вылез из шкафа. Гроза постепен2о кончалась. Мы выпили чаю и принялись очищать стол от макулатуры, чтобы на нём можно было вздремнуть до утра. Кидая исписан2ые листы в урну, я спросил товарища:

– За соревнования боишься, переживаешь?

– Не особо, – ответил он, – мне то что, прыгну, на сколько смогу. Главное, чтобы планку увидеть, да чтобы шест не сломался. Я ведь за наш институт выступаю!

Мы посмеялись. Когда расчистили стол, то на нём прояснилась большая фотография под стеклом. Видать, Се2в её берёг, как зеницу ока.

– Это фотография моего клас2а, – сказал он, – вот это Качок, это наш клас2ный, это я. А это – Наташа.

Тут Се2в сделал такую мечтательную мину, что я перестал обо всём спрашивать. Но он продолжил:

– Она, между прочим, живёт в Питере. Как бы я хотел её встретить! Я вот был недавно на вечере встреч выпускников-одноклас2ников. Знаешь, все остальные так изменились: бабы стали ужасными, перезамужались; мальчишки повзрослели и превратились в блатных. А она всё та же. Такая юная и хорошая. И я никак не мог к ней подойти. И сейчас даже не знаю, смогу ли. Да! Она тоже любит Jethro Tull! Представляешь, для любой другой девчонки – это же аномалия! А она любит. Одна из всего клас2а...

Я слушал Се2ва и, честно говоря, завидовал ему. А глаза закрывались, как будто знали, что мне приснится. Уже в полузабытьи Се2в предложил мне поехать с ним в Питер в качестве болельщика. Мне очень хотелось, но я ответил:

– Не могу. Завтра день тяжёлый.

И он уснул, подставив ладонь под голову. Затем через пять минут перевернулся на другой бок и сладко прошептал:

– Наташа!

Я поднял голову, посмотрел на его сон, и не сказал ни слова.

2.

В Питерском небе летал воздушный змей. Он был красив, словно соткан из перламутра. Се2в лежал на матах, смотрел на небо и не обращал внимания на крики тренеров. Змей ему нравился. Напрягая зрение, можно было заметить нитку. Она уходила далеко вниз за пределы стадиона. Где-то в этом городе жила Наташа. Может быть она уже успела выйти замуж и зарасти бытовыми проблемами. Но Се2в не хотел в это верить, он верил, что Наташа увидит знакомую фамилию в афишах и придёт на стадион.

– Эй, долго ты будешь валяться? – оборвал ностальгию знакомый голос. Маргарита Гурченко в ложно-спортивном костюме с выставлен2ыми на пояс руками смотрела на него в упор. «Сколько это будет продолжаться?» – подумал Се2в. немного отдохнув, он встал с матов и направился на исходную, делая пару размашистых рывков руками. Помощник протянул ему шест. Ещё один пробный прыжок – и можно было идти на зачёт.

Се2в разбежался, взлетел, от2олкнулся от шеста и по-мужски перелетел через планку. Кто-то захлопал. По стадиону пустили фонограм2у популярной музыки.

– Молодец. Теперь давай прыгай, чтобы на табло цифра загорелась, – опять встала над душой Гурченко, – смотри, не подведи наш институт!

Се2в думал о своём и молча чего-то ждал. Ему дали новый шест. Серьёзный голос объявил его в динамике. На трибунах появился народ. И чувствовалось, что все смотрят на него. Но внутрен2ий голос всё громче твердил:

– Она где-то здесь рядом, она должна быть в толпе болельщиков.

Спортсмен наклонился вперёд и побежал с ускорением к планке. Шест в его руках дрожал и вдруг на половине пути... переломился (по)2лам.

Се2в в недоумени2 остановился. Вокруг засвистели:

– Судью на мыло!

А один гражданин с бакенбардами крикнул:

– Шайбу, шайбу!!!

– Тысячи извинений, – сказал судья, – вот тебе другой шест – он не сломается.

«Да, – подумал Се2в, – вам только доверять». И увидел, как загорелось табло. Но, чуть скосив глаза на зрительскую трибуну, он ясно разглядел знакомое лицо.

– Вот она, – шепнул внутрен2ий голос.

– Сам вижу, – ответил Се2в. В солнечной толпе едва различимым зайчиком находилась Наташа. Она не хлопала в ладоши, не свистела и не топала ногами по трибуне. Она матовыми глазами смотрела то на планку, то на прыгуна. «Совсем не изменилась», – мелькнуло в сознани2.

Се2в посмотрел на свои мускулы, крепко сжал шест, словно копьё, и помчался брать высоту раньше сигнала. Ну кто виноват, что жюри не совсем успело подготовиться.

В это время Маргарита Гурченко ела бутерброд с брынзой и подавилась. Жестокий кашель заставил её уйти в туалет. Так она и не посмотрела, как мастера покоряют шестиметровые высоты.

Се2в упал на пол и уже ничего не слышал. Трибуны ломились от восторга. На телеэкранах показывали повтор. Ком2ентаторы крутили большими зрачками, постоян2о используя в своём лексиконе слово «сенсация».

В Питерском небе летал воздушный змей. Лежащий на спине Се2в искал нитку. Но её не было. Змей оторвался и улетал всё выше и выше. Поток тёплого воздуха играл с его хвостом.

– Наташа! – дёрнулся Се2в, вскакивая с мягкого мата. Взор его пробежался по трибуне. Наташи там не было. Только шальные болельщики махали транспарантом. «Нет, – заупрямился внутрен2ий голос, – она ведь где-то рядом». Взволнован2ый Се2в увернулся от протянутых когтей Маргариты Гурченко и от подножки главного судьи. Он не разбирал, что люди орут ему вслед, но бежал через открытые ворота стадиона на набережную. Быстро пересёк проезжую часть, чуть было не задев мотоцикл. «Правильно, – указал голос изнутри, – вот она».

Наташа шла быстрыми шагами в сторону Васильевского острова. Сверху кричали чайки, а красивая Нева, волнуясь, блестела под разводными мостами. Точно какой-то призрак, вокруг девушки то исчезала, то появлялась не то кошка, не то собака, вроде как привязан2ая на поводке. Но один раз она так пропала, что каждый убедился бы, что хозяйка идёт одна.

Се2в позвал её. Наташа обернулась, и ему показалось, будто она стала после этого двигаться ещё быстрей.

Учась в школе, Се2в никогда не видел одноклас2ницу с улыбкой. Да, её образ всегда был прекрасен и юн, но строгие губы, похоже, не имели опыта растягиваться. За это свойство он любил её ещё больше. И часто бредил во сне, возвышаясь, точно обретая крылья.

Вот и в этот момент Наташа обернулась и посмотрела на Се2ва таким же слегка нахмурен2ым взглядом. Узнала! Но вдруг завернула и по камен2ым ступеням помчалась вниз. Там, у самой кромки воды, бликовала на солнце (ка)2я-то хибара из серого материала. «Похоже на баржу», – подумал Се2в, увидев, как со2ружение смешновато покачивается на воде. Наташа исчезла там.

Пахло сырой рыбой. После гранитных ступеней начался березовый помост. А в Неве не было уже видно отражений дворцов, особен2о близорукому. Волны передавали цвет вечернего неба, искажая его ровность своими рёбрами. Се2в шагнул на баржу, тихонько огляделся, затем свернул руки в трубочку у самого рта. Ему захотелось крикнуть: «Наташа, где ты?» Но он не издал не единого звука. За натянутой рыболовной сетью сидел старик и пристально смотрел на Се2ва.

И Се2в окаменел. Внутри головной сферы стал возрастать непонятно откуда взявшийся гул. Возможно, сказывалось переутомление на стадионе, или этот марш-бросок от болельщиков...

– Наташа, – рявкнул весь внутрен2ий мир. Се2вские глаза постепен2о открылись и глянули на старика. Тот читал стихи. Громкий голос звенел по дереву палубы, заставлял сжимать уши, был резок и по объёму напоминал саму реку Неву. Из стихов Се2в не запомнил ни строчки, но как-то понимал, что они важны. Он слушал чтеца и медлен2о входил в новый мир, который ему уже нравился. Когда прозвучала последня2 строка, старик повернулся и обычным голосом сказал:

– Выходи, дочь. Перестань прятаться.

Под капитанским мостиком дрогнула занавеска, и из каюты вышла Наташа, одетая во что-то уже другое. Увидев её, Се2в сразу успокоился и теперь уже точно понял, что уходить отсюда ему совсем не хочется. Всё разворачивалось словно по ходу своих мыслей.

– Понимаешь, какие гости? – непонятно спросила она у старика, что собирался укутаться своей бородой. Получив утвердительный ответ, девушка сде(ла)2 так, что воспаление неба стало в округе ещё прозрачней, а время достигло отметки, когда разводят мосты. Она просто приблизилась в Се2ву и осталась с ним наедине. Она знала, с чего начать.

– Всю жизнь от меня уходишь?

– Неправда, – быстро ответил мой друг. Вот и сейчас требовались какие-то доказательства любви. Хотя Се2в знал, что если попытается взять за руку, то одноклас2ница не позволит, увернётся, как от огня. Такая натура! Се2в посмотрел на холодную воду Невы и от себя добавил:

– Наташа, сколько у тебя сейчас в кол2екци2 альбомов Jethro Tull? Вот что хочу спросить.

И вдруг она первый раз за всю историю улыбнулась. Конечно, она ответила, что ещё не считала. Но поставить сейчас кас2ету – это нужно.

Оторвавшись от штурвала, старик-капитан крикнул, сперва перевесив верхню2 часть корпуса через перила:

– Вот что, друзья. Завтра утром уходим в открытое море.

– Правильно, – согласилась Наташа, – ну что, Се2в, остаёшься с нами?

Неуместный вопрос даже порвал флаг. Конечно, как можно было не остаться?

– Тогда помоги убрать трап. Завтра баржа унесёт нас далеко и станет нашим д(ом)2.

Облака над северным городом намы(ли)2 свои головы шампунем. Се2в рванул трос и порезался. Когда Наташа стала бинтовать его рану стерильным из аптечки, он всё-таки взял её за руку своей здоровой рукой. И вдруг стало хорошо. Слушая знакомые песни на английском языке, Се2в молча плакал, развлекательно думая, что нескоро, очень нескоро встретит друзей из научного центра при нашем институте; туман2о размышлял о родителях. Но был уверен, что теперь останется со своей мечтой. И в этом сне спокойно и ровно работала грудная клетка, умерен2о тикали настен2ые часы, раскидывала полутона прекрасная ночь. А с ней незаметно ступало грядуще2...

 

 

Часть четвёртая.

100 дней.

 

1.

Баржа плыла долго и славно держала равновесие на воде. Старый киль был обточен и наполовину обглодан водяными пауками. Капитан, что стоял в рубке, держась за штурвал, всегда смотрел вперёд. Он очень боялся налететь на мель. Иногда раздавался звонок – тогда вся команда собиралась за одним столом, и кто-то в белом угощал всех едой. Иногда бросали якорь и просто отдыхали.

Эти матросы успели побывать и в Африке, и в Япони2, где работали в три смены. Там им не разрешили выйти на берег, и они от обиды всё время грузили мешки с зерном и хлопком туда-сюда. Эх, да что говорить! Тяжела жизнь матроса.

Вот, после всех скитаний баржа заплыла на речку Шанка. На обоих берегах крутили крылами ветровые мельницы. У воды стояли байдарки. И целые гроздья белых и жёлтых кувшинок проплывали под носом баржи. Её Без-без заметил в момент швартовки к пристани. Очень удивился: в этих краях кроме байдарок и лодок другие суда вроде не встречались. Раздумье: спуститься, или остаться на берегу?

Без-без окинул взглядом всё своё хозяйство. Дом, одинокий сарай и две собаки – всё находилось в спокойстви2. Раздался гудок. Баржа причалила к пристани.

– Встречайте! – крикнули от2уда.

Без-без медлен2о спустился к речке. Увидел несколько людей с улыбками, которые приветствен2о махали руками.

По небольшой доске они перешли на берег. Впереди был человек в каске.

– Здравствуй, – сказал он Без-безу и протянул руку.

– Здравствуйте, дяденьки.

– Нет, – усмехнулся пришелец, – у нас не только дяденьки, а есть ещё и тётеньки. Мы – экспедиция!

Последний из семи человек спрыгнул с доски на камень пристани, да и выкинул доску на берег.

– Знакомься, – сказал тот, что был в каске, – я – капитан, это – Се2в, а это – Наташа.

– А остальные?

– Остальных ты скоро узнаешь. Но для начала скажи, это – дом Торниоэлы?

– Вы правы. Вот её дом.

– Тогда веди нас к ней, если она ждёт.

Покинув берег Шанки, Без-без повёл людей к дому. Экспедиция шагала, переступая зародыши желтых тюльпанов, акаций и хвойных деревьев-магов. Открылась слабая калитка.

– Что же твои собаки не кусают друг друга, – спросил грамотный Се2в, – почему не лают?

– И лают, и кусают, – ответил Без-без, – просто я им цепи укоротил, и они теперь достать не могут.

Да, была видна его правота. Собаки иногда натягивали цепи, подходили друг к другу, но достать не могли – существовал зазор 10 см.

Как оказалось, Торниоэла давно уже ждала экспедицию. В скрипящем доме гости разместились с трудом.

– Добрый вечер, – сказал капитан и, сняв каску, поклонился курдючному камину, на котором лежала хозяйка, тая невзгоды. Из– под лавки вылез карлик и тихонько заиграл на скрипке.

– Садитесь, – разрешила Торниоэла, помоги им, поставь чай, мой юный Без-без.

Матросы застегнули ширинки и уселись прямо на пол – им было не привыкать. Наташа прислонилась к занавеске. А Се2в изъявил желание порезать печенье, и ему на кухне дали большой тесак.

– Мне уже становится трудно, призналась Торниоэла, – так что слезать отсюда я не буду, а к вам поверну свою голову.

– Ничего, мы не против, – гаркнули матросы.

– Ну, капитан, что у вас новенького?

– Да я, право, не знаю. Только старенькое. А пусть кто-нибудь из матросов чего-нибудь скажет. Чего нового, Дыспейдж?

Молодой шатен в бескозырке встал, словно вышел из строя, шагнул на середину комнаты и загорланил:

– Из-за острова на стЁржень!..

– Не то, не то, – закричал Се2в и прибежал с кухни, держа в руках нарезан2ое печенье. Сильне2 всех напугался карлик. Он замолчал, спрятал свою скрипку в футляр и попытался залезть обратно под лавку. Но его остановили:

– Не волнуйся, играй дальше. Всё в порядке.

И через минуту вновь зазвучала спокойная мелодия. Без-без принёс чай. Уважаемые гости сели круг да около, легко подвергаясь нападению мечты, задумались, глядя на то, как их кружки наполняются горячим вечерним напитком.

Где-то на улице что-то залаяло.

– Я пойду собак проведаю, – попросил Без-без.

– Иди, – разрешила Торниоэла, – иди, проведай собак. Иди! Собак проведай.

Без-без вышел на улицу. Постоял в молодой темноте. Посмотрел на причалившую баржу. Она неплохо смотрелась с габаритными огоньками. На палубе кто-то прохаживался.

– Эй! – крикнул Без-без.

– Эй! – ответило ему эхо.

– Вы как разворачиваться-то будете? Речка совсем маленькая. Наверно даже задним ходом не выйти.

– Вот и мы не знаем, – ответили с баржи, – такие вопросы пускай капитан решает. Мы его сюда идти не заставляли.

Безинские собаки держались в нормальном положени2. Стояли и смотрели друг на друга, раз в полчаса рыча о чём-то своём. Без-без погладил добрых псов по головам, затем пошёл в дом.

А там уже слегка повеселевшие от крепкого чая гости зачинали правдивые истори2:

– Помните, в какой мы шторм попали? Палубу качало, корму заносило. А дождь с грозой так и хлестал. Думали – всё, швырнёт о скалы. Но молодей капитан! Умело он тогда штурвал повернул, и наша баржа ак2уратно на мель села!

– Это ещё что! – поднял руку Дыспейдж, – а как на нас в Алжире докеры напали! Злые и во2ружен2ые. Да прямо ночью. Вот пальба-то была! Хорошо, что капитан успел стоп-кран нажать. Так эти незван2ые гости в трюм-то и попадали!

– Да, – молвили матросы, – вот такой наш кэп!

– А помните, что было в Конго, – не унимался Дыспейдж, – страшное дело.

– А в Боливи2?

– А тогда, возле экватора, – вспомнил матрос по имени Семён.

– У – у! Точно! – пропели матросы.

Без-без добавил варенья в чай. Гости наслаждались достойной жидкостью, пахучей и горячей. Задумавшийся карлик тянул смычком си и фа-диез. На самой вершине камина старая Торниоэла начинала дремать. Годы брали своё – сну уделялось уже много времени. Она догадывалась, зачем в этот край прибыла экспедиция. Все эти разговоры матросов звучали для отвода глаз. Торниоэла приоткрыла глаз и посмотрела на капитана. Он выделялся одним молчанием на фоне остальных шумящих. Она его знала как давнего знакомого. Вот и сейчас в столь поздне2 время его голову его голову терзали разные думы. По серьёзному лицу хозяйка поняла, что капитана интересует тайна, которую она, Торниоэла, прячет в одной из комнат. Экспедиция не уедет, пока не найдёт это.

А ночь уже давила бархатом и лимон2ым светом. Сегодня как раз было полнолуние. У берега Шанки приятно пели земноводные, спрятав свои бесхвостые тела между листьев кувшинок. Карлик завершил свою музыку, посмотрел в окно и таким же задумчивым голосом произнес:

– На сегодня всё. Теперь скидывайтесь по троячку, – и подставил копилку для монет.

– Да, поздно, – поднялись со своих мест Се2в, капитан и Дыспейдж, – пора спать. Завтра много работы.

Торниоэла выглянула из-за камина:

– Спокойной ночи! Без-без покажет вам, где туалет. И собак проведай, проведай собак, Без-без.

А сама повернулась на другой бок и надолго задумалась: «Да, капитан будет искать тайну. Что же делать, как сбить его со следу? Главное – не под2аваться на его провокаци2». Всю будущую ночь камин подвергался влиянию бес2он2ицы.

2.

Утром покапал грибной дождик. Вода вышла из берегов, и баржу снесло вниз по течению на 150 метров. Вся дружина добрых молодцов в тельняшках после зарядки занималась только тем, что шла по берегу и тащила судно на место при помощи канатов. Уж теперь привязали к пристани покрепче.

Без-без делал утрен2ий обход своего хозяйства. Сначала покормил собак. Потом посетил одинокий сарай. А дальше его позвали в дом. Дело вот в чём.

Торниоэла нагадила в углу своего камина. Без-безу пришлось убрать крошки табака, которые она просыпала, просыпаясь.

– Фу, – сказал он, как настоящий слуга и, смахнув всё в совок, перестал чихать навсегда.

– На сколько вы хотите у нас остаться, капитан? – спросила Торниоэла.

– На сто дней, – произнес гость и прищурил хитрые очи.

«Да, – подумала старуха, – ишь, как смотрит! Словно гипнотизирует. Нужно что-то предпринять.»

– Да вы пока садитесь, завтракайте.

– Уж конечно, не откажемся.

Сели. Без-без несколько распалился, бегая на кухню и обратно. Были поданы фрикадельки, красные и смятые. Специально с баржи принесли осетра. Разложили по мискам горячие овощи. А Се2в притащил нарезан2ое печенье.

Одна Торниоэла никуда не двигалась. С высоты своего камина она смотрела на экспедицию. Думы её приближались к тому, что ещё немного – и будет найден выход из положения. «Так значит, говоришь, капитан? На сто дней? Ну хорошо, – вывела про себя Торниоэла, – посмотрим, сколько ты выдержишь.»

И тут после бес2он2ой ночи она по-настоящему рас2лабилась, согласившись с серым сном. В голове её зрел гениальный план.

3.

Мало-помалу скучающему Без-безу принялись надоедать члены экспедици2. Как-то вели они себя стран2о. Всё вынюхивали что-то, допрашивали по пустякам. А работали очень мало. Обычно в 11 утра они фотографировались на фоне одинокого сарая, задавали Торниоэле глупые вопросы и уходили на вершину холма брать пробы грунта.

– Зачем вы копаете? – хотел было узнать Без-без у капитана. И сразу заметил, как тот всякий раз искусно уклоняется от ответа.

Гости расшатали и психику скрипача-карлика. Ему пришлось всё чаще злиться. Возле камина он, обижен2ый на весь мир, повесил воздушный шарик. Скрипка молчала, а он часто сидел на расчёске и глотал слюни.

«Ладно, капитан, постоян2о думала Торниоэла, – вот придёт время, и ты будешь наказан».

Время скоро пришло. Сперва за свои поступки пострадал матрос по имени Семён, который отличался особым рвением к познанию того, чего матросу знать не надобно. Он зачем-то протиснулся между безинскими собаками как раз в месте зазора 10 см. Присел на карачки, пёрнул и стал будто бы чего искать у них в шерсти. Конечно, собаки не выдержали такой наглости, да обкусали его с двух сторон. Окровавлен2ый, с черепно-мозговой травмой, Семён пожаловался капитану. А тот ещё вдобавок наградил неудачника подзатыльником и тихо сквозь зубы произнёс:

– Сам виноват, Сенька. Ведь предупреждал я тебя: действуй крайне осторожно!

Эти слова слышал Без-без, хотя они прозхвучали явно с целью не коснуться посторон2его уха. И Без-без сразу понял, что матросы фотографируются на фоне сарая и подходят к собакам неспроста. Значит, они выполняют приказы капитана. Все эти пробы грунта, воды, поперечные разрезы кувшинок – лишь для того, чтобы отвлечь внимание. Тайна Торниоэлы – вот, что волнует экспедицию.

На покусах моряка Семёна дело не остановилось. Несколько раз во время ужина у капитана из рук сам по себе вылетал кубок с горячим чаем. Причём кубок падал на стол и не разбивался, а вот его содержимое мгновен2о испарялось в воздухе.

– Что же это за выкрутасы? – бурчал капитан, и все замечали, как нервно тряслись при этом руки в золотистых рукавах, украшен2ых якорями.

Затем два раза на голову Дыспейджу падала электрическая лампа накаливания. А падала она совершен2о с неожидан2ых мест. Первый раз упала со шкафа, а во второй – вылетела навстречу из водопроводного крана, слегка поранив лицо.

– Как по-твоему, что это? – спросил Дыспейдж Без-беза.

– По-видимому, это западло, – ответил тот.

А примерно в пятую ночь начались основные полтергейсты. Один из матросов имел неосторожность пойти в туалет в почти абсолютной темноте. Назад он не вернулся. По его следам пустили Се2ва. Се2в обошёл с фонарём все углы, заглянул на тер2асу и никого не нашёл.

– Искать не уме2шь, – выругался капитан и, взяв фонарь, отправился сам. Он открыл дверь на улицу, шагнул на тропинку. Посмотрев по сторонам, сделал несколько шагов в сторону Шанки. И тут внезапно заметил, как медлен2о потух фонарь. Капитан встряхнул его несколько раз. Бесполезно. Тяжёлый страх сковал мышцы лица. Совсем рядом над капитаном склонился очень высокий человек на одной ноге.

– Привет, адмиралище! Я – пугало!!!

Две твёрдые конечности схватили капитана за горло. Он издал громкий хрип, но всё тело свело, и освободиться не удалось.

– Что, дрожишь? Я тут давно тебя жду!

– Не-ет! – дёрнулся несчастный и, освободив правую руку, от2олкнул от себя что-то жёсткое. Оно упало в траву и страшно взвизгнуло. Тут в этой кромешной темноте резко вспыхнула луна.

Капитан закричал и пустился к дому. Тёмные стены наводили ужас сквозь крик. Где-то возле баржи прозвучали два взрыва. Капитан боялся обернуться. Шаря руками по стенам черного дома, он искал дверь. Но она словно стёрлась неведомым ластиком.

– Команда, на помощь!!! – заорал он безнадёжным голосом, солидно отбив кулаки о твёрдую стену.

– А, вот ты уже где? – послышалось за спиной. Теперь уже ярко осветилось луной приблизивше2ся лицо высокого человека на одной ноге.

– Уйди прочь!

– Да нет же. Я не уйду! Я – пугало!!!

Капитан ещё сильне2 дёрнулся, но сразу был сбит деревян2ой ногой. Сверху на него что-то просыпалось. И хаотичное переплетение непонятных звуков надолго зависло в ночном кошмаре.

Наутро его нашли в одиноком сарае. Капитан лежал на соломе, опустив бороду в поилку для кроликов. Без-без обошёл своё хозяйство (и собак, конечно), открыл дверь сарая – и вот тебе раз!

– Капитан! – затормошил Без-без лежащего обеими руками. Ответа не было. Только рядом из подземного хода вылез карлик, вытер губы и вышел через дверь, прогнусавив фальцетом:

– Капитан, капитан, отряхнитесь!

– Иди, скажи Торниоэле, пусть помощь пришлёт, – попросил Без-без карлика, – тяговая сила нужна.

Через 15 минут вода и нашатырь привели капитана в чувство. Се2в и Без-без перетащили неудачника в дом, а Наташа шла сзади и периодически давала капитану хорошего пинка. Но ему было всё равно.

В доме гудели матросы, обсуждая прошедшую ночь:

– Да, братцы, что-то здесь не так. Меня ночью (ка)2я-то фигня за волосы таскала. Думал сон, да ведь запах остался. И все руки отчего-то в скипидаре.

– А я-то как влип, – признался нашедшийся матрос, – иду к туалету, открываю дверь, а там ещё одна. Ту открываю, а там – ещё одна. Долго так открывал. А потом обернулся – ваще безобразие: стоит такой длин2ый, чёрный и арбуз лопает. Хотел я ему, значит, нашу «флотскую рулетку» показать, да он как шибанёт меня дубиной...

– В общем, пора нам отсюда уплывать, – сделали вывод матросы, – зря нас капитан задерживает. Никаких сто дней мы тут не продержимся, только время потеряем. А место тут и вправду нехороше2.

После этих слов капитан открыл глаза и сильным движением встал:

– Это что, бунт на корабле? Это кто же здесь не продержится?

Без-без принёс и рас2тавил по столу чай. А от стро(го)2 капитанского голоса чашки позвенели. Вроде как назревала разборка.

– Вы что, забыли, кто вы есть? – продолжил кричать капитан, – Вы же морские волки! А на всякие детские чудеса внимание обращаете. Ишь, «место нехороше2»! я вам покажу, нехороше2. Работать надо лучше, тогда никаких фокусов происходить не будет.

– Я согласен с капитаном, – сказал матрос Семён, демонстративно порвав на себе бинты, – мы ведь ещё и не в таких переделках бывали. А если главный сказал «100 дней», значит имен2о на столько мы здесь и останемся.

На фоне разрастающегося шума Торниоэла показала жест Без-безу:

– Иди сюда.

Он подошёл и невольно удивился, увидев Торниоэлу, до этого лежавшую неподвижно, развернувшуюся на камине на 180 градусов.

4

– Слушай, – сказала Торниоэла, наклонившись над самым безинским ухом, – как ты думаешь, долго они ещё будут пугаться моих ночных кошмаров?

– Не знаю, по-моему, скоро к ним привыкнут, – ответил Без-без, – видишь, каких героев из себя строят. Пока хотят остаться.

– Что же делать, как их отправить из этих мест?

Торниоэла сильно переживала и скрипела ногтями по плиткам камина. От напряжения у неё вращались по часовой стрелке глаза, и появлялась одышка. Без-без и сам всё понимал, но ему было жалко от2ого что не мог ничего придумать.

– Сходи к ней, – наконец шепотом попросила старая, – поговори, попробуй успокоить. Ведь ей тоскливо.

– Думаешь?

– Думаю, – со строгой уверен2остью завершила диалог Торниоэла. Юный Без-без постоял, нахмурив брови, и лёгким движением вышел из известных комнат, вышел незаметно, стараясь быть невидимым для всяких там матросов, капитанов и во2бще людей.

Никто в далёком проеме чердака не сумел бы найти эту дверь. Находясь возле неё, всегда чувствовалось проникновение в иную сферу. Пропадала любая боль. Всегда было невозможно определить, из какого материала дан2ая плоскость.

Едва коснувшись оперением сжатого газа, Без-без просочился туда. Услышал лёгкий звон:

– Не бойся, я не сплю.

Где-то проступил голубоватый свет; пробежал его луч из круглого окна, прижался к звеньям тяжёлой цепи, висящей на стене кирпичной кладки.

– Это я, Без-без.

– Проходи, подымись на ступени.

Темнота мешала с привычной скоростью расширить зрачки. Громыхнув блестящей жестью, мимо безинских каблуков прокатился старин2ый шлем. Потом пискнула мышь, испаря2сь в норе. Медлен2ое эхо:

– Причины держат меня, давно заставив привыкнуть к этому воздуху. Знаю, что после этого ветер мне будет какое-то время чужд.

– Да, это верно, но потерпи ещё немного, – ответил Без-без, – они хотят остаться здесь на сто дней.

– Какой утомительный срок!

– Но иначе нельзя. Понимаешь, ведь ты – та самая тайна, которую ищет экспедиция.

Тишина зевнула в бездон2ом пространстве, озарив одну сторону слабым красным светом.

– Ладно, ступай. Только скажи, – голос изменился до прелестной тоски, – скажи, там, снаружи, небо всё такое же, что и раньше? Чистое и бескрайне2?

– Да, кажется такое же.

– А море так же шумит, кидает волны на камни и так же манит в прохладные и великие дали?

– Наверно. Не знаю, я на море давно не был, – ответил Без-безушка, – а на речку каждый день хожу. Купаюсь.

И словно шлёпнуло по голове. Вокруг снова резко определился чердак. И лестница, ведущая в комнаты Торниоэлы, находилась, как всегда, на своём месте.

Без-без вернулся, поставил чай, дошёл до курдючного камина, увидел вопрошающую (ми)2ку хозяйки, да, решив ответить одним жестом, показал ей растопырен2ые указательный и мизинец.

– Хэви Метал2? – не поняла поначалу Торниоэла.

– Да нет, – и Без-без повторил жест.

– А, значит всё в порядке?

– Да, всё в порядке.

5.

Прошла ещё неделя. Гости совсем распустились. И на страшные и опасные для жизни полтергейсты смотрели как на ерунду. Если ночью на кого-нибудь из членов экспедици2 нападал призрак с длин2ыми щупальцами, принимался душить, кошмарить; то вся команда, во2ружившись дубинами и невелирными рейками, давала отпор всему, что мешало пребыванию в доме Торниоэлы. Чтобы из рук капитана не вылетал кубок с горячим чаем, ему нашили перчатки с магнитными вкладышами. И кубок теперь сидел в руке надёжно, хотя и пытался станцевать вниз. Чтобы Дыспейдж не страдал от падающей лампы накаливания, ему на голову присобачили ведро с дырочками. Кстати, это было смешно. И карлик-скрипач всякий раз, встречая Дыспейджа, падал в обморок от смеха и несколько раз в день менял трусы.

А наглость капитана перешла определён2ые границы. Во время очередного чаепития он строго сказал Без-безу:

– Я зарублю твоих псов, если они ещё раз покусают моего матроса Семёна.

Без-без от такого общения поник, отказался от пищи и, опустив голову, подрулил к камину.

– Иди, пожалуйся своей Торниоэле, – с пугающим смешком подмигнул Семён, может она нам что-нибудь сделает?! Ха!

И матросы добавили горести своим дружным (хо)2том. Без-без отошёл от камина и направился прочь из комнаты. Хотелось придумать такой полтергейст, который смог бы чем-либо мощным вос2тановить справедливость. Но Торниоэла в эти минуты спала, и что ей там снилось – только хрен хорошо знал. Да и то не особо вероятно.

Без-без вышел на улицу. Проведал собак. Добрые псы стояли, натянув цепи, и мерно плевали друг в друга. Завидев хозяина, они отряхнулись от обильной слюны и завиляли хвостами.

Обычно Без-без отвечал им тем же. Но в этот момент он грустно зацепился рукой за верёвочную лестницу и полез наверх. Там, на чердаке, ему стало спокойней.

– Открой дверь, я не сплю!

Без-без огляделся по сторонам. Шпионов не обнаружил. И открыл дверь. За ней привычно и долгождан2о свершилось погружение в тихий пространствен2ый полумрак, где хранилась тайна Торниоэлы.

– Это ты пришёл?

– Да, это я, – Без-безу совсем не хотелось жаловаться. Он и не стал бы сюда заходить, ибо уже на чердаке почувствовал себя хорошо, если бы не голос:

– Проходи, Без-без. Вот ступени.

С одной стороны среди еле видимых блестящих предметов краснело зарево. Что-то ещё неясное, может быть эхо звёзд, потихоньку давило и усыпляло.

– Посторонись! – сказал появившийся карлик и пронёс мимо статую зебры. Затем повернул на 45 градусов и скрылся в тёмной стене. Но голос его с небольшим запозданием долетел до цветка:

– Издевается над нами экспедиция, издевается...

Красное зарево стало медлен2о прибавляться, пока не стало видно, что оно кого-то скрывает. Прозвенело несколько хрустальных (коло)2в. Ширма натянулась.

– Разве уже прошло сто дней?

– Нет, не прошло. Но матросы уже ничего не боятся, – сказал Без-без.

– Матросы? – вкрадчиво заметило эхо. И вдруг на переднем крае возникло лицо, – Матросы – это звучит так гордо и романтично, как бывает после шторма в моём океане!

– Нет! Матросы. Ты не то думаешь! Это другие матросы. Они зависли в доме Торниоэлы, они хотят найти тебя. Их баржа перегородила всё русло Шанки, и теперь нет водного пути байдаркам.

Лицо снова исчезло. Только белый вопрос, будто паразитический червь, чиркнул по стене:

– Неужели даже призраки не справляются?

– Представь себе. На все торниоэловские полтергейсты члены экспелици2 плевать хотели! Уже ко всему привыкли.

– Ладно, иди, Без-без. Я знаю, как поступить. Осталось последне2 действие.

– До встречи. Но только ты не показывайся, береги себя. Даже если это 100 дней...

Какой-то шум, состоящий из человеческих слов, цифр, выкриков и пьяных воздушных колебаний, за одну минуту наполнил барабан2ые перепонки Без-беза. Он стоял возле двери на чердаке дома; рядом была лестница. Организм грузила тревога.

И как только ударила дверь о косяк за спиной, могучие предательские пальцы пробежали по внешней стороне безиноского организма.

– Ага, скотина, попался! – закричал в самое ухо матрос по имени Семён, одуревший от постоян2ого шпионства. С обратной стороны вовсю подкатывал капитан. И верно где-то вдалеке, отключаясь от толстых и несчастных проектов, почему-то вибрировал голос Се2ва:

– Вы, экспедиторы! Гопники! Свиньи! Оставьте их в покое. Не трогайте!

Но этому голосу сразу дали понять, что его доброта не на пользу. Се2в рванулся с целью перегородить дорогу Дыспейджу, и тут же свалился с падающей лестницы, зажав рукой горло, по которому успел прочертить ядовитыми ногтями капитан. Грохот. Стон. Кровь.

– Что вы с ним сделали? – закричала Наташа.

– Молчи, девка, – заверещал Семён, – из-за тебя тайну не возьмём!

И тут же сделал больно Без-безу:

– А ну признавайся, что за этой дверью?

– Ничего. Не ваше дело!

– Скажешь, гадёныш, скажешь!

– Ты ему «рулетку» сделай, – подскочил Дыспейдж с пластмас2овы ведром, – сразу расколется.

– Наташа! – крикнул Без-без, – если в состояни2 мне помочь, беги, спусти моих собак и скажи им «хэвзю»!

– Попробую. Я быстро!

Прислонив Се2ва к трубе, она увернулась от нависшего матроса, и выбежала наружу.

– Догнать её, олухи! – громко приказал капитан. Тотчас чья-то тень пробежала вослед.

– А ты не молчи, юноша, – вновь обратились неприятные взоры к Без-безу, – говори, что за дверью. Мы ведь всё равно выломаем и дверь, и тебя.

– Нет. Уходите. Вам нельзя!

– А ну-ка, Дыспейдж, дай пас2атижи, – сказал капитан с дрожью в голосе. Это случалось с ним, когда он выполнял какую-либо важную операцию, – сейчас я оторву у него несколько пальцев!

Без-без, прижатый к двери, посмотрел на хищных матросов. Вот, значит, во что накопилась их злость за сто дней. Вот чем обернулись бесполезные ожидания. То, что собирались с ним сделать, было чудовищно. Но страха не было. Краем четвёртого чувства Без-без услышал за дверью трепет большой мухи, или стрекозы, которая, как желалось, разогре2т свой реактивный двигатель, да поразит всех; и никто от неё не спасётся. Об этом думалось, когда пас2атижи крепко прихватили мизинец.

И тут задушевным лаем пропиталось ближне2 пространство.

– Собаки! – радостно всхлипнул Без-без, – спасибо, Наташа! Теперь всё будет хорошо.

Это было похоже на злую комедию. Мизинец был резко отпущен, а пас2атижи упали вниз на лестницу. Безинские собаки с лаем носились по матросам, терзали их полосатые туловища. Капитан был прокусан насквозь. А Дыспейдж, пытаясь защититься, натянул на себя ведро так, что сам в него вошёл полностью. Весёлый карлик хлопал в ладоши и, глядя на кровавое месиво, приговаривал:

– Хе-хе!

И стены, и двери рокотали тяжёлыми тонами. Одно мгновение – и стена рухнула со страшным облаком разноцветной пыли. «Так я и знал, – с горечью подумал Без-без и посмотрел наверх, – свершилось! Это невыносимо!» И, не глядя себе под ноги, он пулей спустился с лестницы, пробежал мимо одинокого сарая и открытой калитки, спустился к реке и пропал в фиолетовых зарослях.

То, что поднялось над д(ом)2 Торниоэлы, было огромно. Матросы, оставшиеся в живых, подняв свом взоры к открытому небу, замерли, как парализован2ые. Оно излучало мощный свет и переворачивало всё наизнанку: и воздух, и землю, и воду, сопровождая всё это немыслимым звуком.

– Се2в, посмотри, – сказала Наташа, склонившись над раненым другом, – правда, красиво?

И после режущих ухо взрывов на небе довольно ярко определился бесконечно длин2ый ак2орд.

– Точно, красиво, – ответил Се2в, прислушиваясь и воспринимая зрительно уже что-то доброе. Вот оно и остановилось над землёй. А гул унёс2я куда-то далеко, хотя на смену ему шло что-то другое. Шум, брызги, солёные капли, попадающие прямо в лоб. Из непонятой дали на развалины дома Торниоэлы надвигалось море.

– Что это? Сейчас нас всех затопит! – крикнул Се2в, вставая в полный рост, – а где Без-без? Без-без, ты где?

– Я его вижу, – сказал карлик, глядя в подзорную трубу, – он спускается на байдарке вниз по течению.

– Как? – разволновалась Наташа, – а море, море ты видишь?

– Да, вижу, – ответил карлик, – море движется ему навстречу.

– Без-без, вернись! – закричали все.

Конечно, в этом случае рас2тояние говорило о себе. Крики до Без-беза не долетели. Он легко шевелил веслом то по одному, то по другому борту. Он не оглядывался. Его байдарка неслась быстро.

И Се2в, превозмогая боль, всеми эмоциями и плохими шагами кинулся вдогонку. Как прошёл спуск к руслу Шанки, и как в кустах нашлась свободная байдарка – это получилось делом десятым.

– Вот и разрешилось, – упорно твердил себе Без-без, – я не уберёг. Теперь – катастрофа!

И он смотрел камен2ыми глазами на дно своего небольшого судна, а руки были отключены от нервной системы, и всё работали: гребли и гребли...

Но тот ак2орд за спиной Без-беза звучал настолько ровно, что почти уже не привлекал внимания. Но дело делалось. События происходили. Всё изменялось.

– Остановись, Без-без!

Это было почти слышно. Байдарка продолжалась нестись.

– Остановись!

Теперь Без-без услышал чётко. «Меня зовут, – шепнула в голову мысль, – кажется, голос Се2ва».

– Остановись!

Но был ещё и другой голос. Незнакомый. Без-без не мог установить его источник. И только когда правая рука догоняющего Се2ва коснулась плеча, юноша вздрогнул от неожидан2ости и вернул себя в прежний мир.

– Всё. Греби к берегу! Ты видишь?

Без-без посмотрел вперёд и увидел надвигающиеся страшные волны высотой с дерево. Рас2тояние до них быстро уменьшалось.

– И ещё туда посмотри, – сказал Се2в.

Без-без обернулся. И это его поразило! Над д(ом)2 Торниоэлы посреди неба висел красный шар. Он гудел, светился и переливался. Одно лёгкое мгновение – и он превратился в лицо такого же размера. И тут это лицо что-то крикнуло, или даже сказало, но точно таким же голосом, как минуту назад «остановись!»

Больше Се2в и Без-без ничего внятного не увидели. Первая волна накатившего моря закрутила их в великом потоке, растерзав и измусолив своей мощью. В том месте, где всегда было тихое русло Шанки с кувшинками и ветряными мельницами на берегах, распласталась соленая мокрая безграничная равнина.

А лицо, что загородило собой середину неба, поводило глазами, повернулось в профиль, так, что стали видны длин2ые фиолетовые волосы, и потихонечку стало удаляться куда-то туда, в сторону юга.

6.

Так, собствен2о, и познакомились Без-без и Се2в. Потом их спасли водолазы.

Закончилась неделя, за которую всё частично успокоилось. Море как пришло, так и ушло. Правда у речки Шанки теперь образовался эстуарий, и берега её заметно отда(ли)2сь друг от друга. Местную фауну разно2бразили морские чайки. А флора осталась прежней.

Се2в и Без-без сидели на развалинах дома Торниоэлы. Возле одинокого сарая задумчивый карлик прикручивал к скрипке подзорную трубу, а Наташа стояла рядом и набрасывала на ватман пейзаж.

– Сейчас передохнём, – говорил Се2в, – и продолжим реставрацию.

– Да, сегодня может быть успе2м поставить кирпичные блоки, – кивал Без-без. Работы было конечно до фени. Взрывом разнесло стены, потолки, повыбивало стёкла. Лишь камин как-то не задело. И Торниоэла, лёжа на нём, радовалась за себя, потому что научилась языком щекотать пупок.

Вдруг все взволновались.

– Я так и думал, – воскликнул Се2в, показав на речку, – карлик, дай трубу! Кажется, они возвращаются.

С холма стало видно, как в эстуарий со стороны моря входит баржа.

– Они, – подтвердила Наташа, – конечно, мне ли их не узнать!

Матовый гудок и скрип дизеля в машин2ом отделени2 постепен2о возникли в слуховом восприяти2. Баржа развернулась и подошла к пристани задней частью. Кто-то на палубе даже пошутил:

– Теперь речка широкая, так что и покрутиться можно! Один фиг – до берега не достать!

«Ладно, – подумал Без-без, – пойдём, встретим».

Швартовка прошла успешно. Первым по канату полез Дыспейдж, но ровно на середине остановился, недоумён2о поглядев на Без-беза:

– Можно высадиться? Собаки не укусят?

– Не бойся. Иди. Убежали собаки, а других ещё не завёл, – ответил друг, – и ведро своё с головы сними. Смешно ведь.

Дыспейдж спрыгнул на берег и обеими руками обхватил ведро. Оно снялось со шлепком. А на улыбчивом лице возник румянец.

– Следующий я, – сказал на барже капитан и (по)2лз по канату, весь забинтован2ый и морально опущен2ый. Его встретила добрыми словами Наташа:

– Я вас живыми видеть не надеялась.

– Что ты, дочурка! Знаешь, (ка)2я у нас медицина?

– А где же Семен? – спросил Се2в.

– Этого я уволил, – ответил капитан, – можно сказать, списал на берег. За шпионство. На что он мне? Флот, понимаешь, таких личностей не терпит.

Ветер потрепал седой загривок Торниоэлы. Капитан подошел к ней, положил руку на курдючный камин. И от встречного удара ее взгляда все мысли и раскаянья, что витали в голове, застыли, как цемент.

– Я, правда, не хотел, – вдруг сказал он косматыми словами, – ты меня не простишь. Но я не хотел... я же не знал... кого ты там держала...

Капитан посмотрел на равнодушное лицо хозяйки камина, его золоченые якоря на рукавах вновь задрожали.

– Поставь чай, мой юный Без-без, – сказала Торниоэла.

Матросы спустили по трапу большой деревян2ый стол. Дыспейдж сказал Без-безу, что это мол, подарок, и пусть он хоть как-то будет компенсировать моральный ущерб от экспедиции. Без-без ничего не ответил, лишь налил во все кубки чаю и порезал листы мяты.

Потом прошел час.

7.

– Вы уж ещё раз извините, – прогнусавил капитан, вдоволь насытившись горячим пойлом, – но Наташу и Се2ва мы забираем. Не можем мы без них на корабле.

– А насчёт ремонта, вы не сомневайтесь, – добавил Дыспейдж, – поможем дом вос2тановить. Привезём матерьялу, и камин отштукатурим.

– Хорошо, – тихо ответил Без-без. Насчёт ремонта ему было всё равно, – штукатурьте. А сейчас разрешите мне с Се2вым поговорить, уйдите подальше.

Матросы отошли от стола, разбрелись по берегу, залезли на холм. Прекрасная Шанка текла и текла. Как бы ни менялись её очертания, дышать здесь было всегда легко. Тёплая вода, качающиеся кувшинки, силуэты ветряных мельниц – меня всегда тянуло в этот уголок. Присутствуя подле Без-беза и Се2ва, я не волновался. Потому что знал, чей этот небольшой мир, чья экология. Было понятно, что никто у меня это всё не отнимет.

– Пойдём, спустимся к воде, – сказал Без-без. А Се2в наивно взглянул на меня и поздоровался. В наших отражениях заиграли рыбы. И один раз даже недалёкая Наташа вскрикнула от2ого, что на неё упали капли с рыбьих плавников. Но времени у нас почти не оставалось.

– Я всё понимаю, – повернулся ко мне Без-без, – но скажи мне напоследок, что же это всё-таки было? Только ты знаешь, кто это устроил. Я видел, как оно произошло. Это было впервые и никогда больше не повторится. Но никак не забыть. Скажи, что это было?

И вместо ответа я беру прутик и медлен2о рисую на влажном песке первую букву «А». Затем вторую букву «Р». И с ужасом наблюдаю, как третья буква вырисовывается сама собой геометрически правильным кружком.

– Видишь, – отвечаю я, и замираю с непонятным чувством.

Но вот Шанка выкидывает очередную волну, которая смывает эту надпись, и вместо неё остаётся пустое место.

– Команда, приготовиться к отплытию! – скомандовал капитан в усилитель. Грустные матросы полезли по канату на палубу. Пальнув в атмосферу порцией копоти, завёлся движок. Рулевой занял место у штурвала.

– Ладно, пока! – сказал мне Се2в, – Авось увидимся. Передавай нашим горячий-горячий.

– Конечно, увидимся, – ответил я. В иное верить не хотелось.

– Счастливого пути, Се2в! – закричал сквозь рёв мотора Без-без, – я вас никогда не забуду.

Друзья выглянули напоследок из окошек, показали свои лица. Капитан, Се2в, Наташа, Дыспейдж и остальные. Баржа прямиком отошла от пристани, поиграла кормой и стала исчезать с поля зрения в устье великой Шанки.

– Вот и всё, – сказал я, обломив этой фразой безинский взгляд на удалившийся корабль, – мне тоже пора.

– Тебе? – удивился Без-без.

– Да, подойду, пожалуй, к Торниоэле.

Хозяйка камина оторвалась от мрачных дум, повращала глазами и загудела, как выпь. Я её спросил насчёт здоровья, и услышал в ответ:

– Что-то мне сегодня не умирается. Только скрип и всё.

– Да рано тебе. Не спеши.

Тут она дотронулась рукой до моей головы и улыбнулась:

– У тебя тоже скрипит!

– Ну вот, видишь? А ты говоришь... Жить нужно! – я её успокоил.

Карлик разрешил мне посмотреть в его подзорную трубу. Да, это было прекрасно. В округе всё заплывало утрен2им светом. Играли паутины на кустарниках. Довольно часто рыбы выскакивали из воды. А у птиц были заботы.

– Не унывай, – сказал я Без-безу, залезая в байдарку. На часах уже было один2адцать. Без-без ухватился за фальшборта и помог от2олкнуться.

– Нет, немножко не туда, – ухмыльнулся я, – мне в другую сторону. Пойду в2ерх по течению. К истоку.

И мы простились.

Сквозь тёмные листья и белые сигналы кувшинок я работал веслом и мыслен2о давал себе описания красивых излучин, ландшафтов с ветряными мельницами, а ещё слышал за спиной затухающую песню Без-беза. Но оборачиваться не было нужды, потому что надо было плыть по своим делам.

Конец

Май, 1991 – декабрь, 1994.

Hosted by uCoz